Ровно сорок лет назад ЦК Компартии Китая сообщил о создании группы по делам «культурной революции», непосредственно подчиненной постоянному комитету политбюро. Этот документ стал предвестником десятилетнего шторма, получившего имя «великой пролетарской культурной революции».

К концу 1966 года число красногвардейцев-хунвэйбинов перевалило за 10 млн. Молодежь с энтузиазмом поднялась на защиту завоеваний социалистической революции от «реакционеров» и «ревизионистов». На фоне начинавшегося в СССР брежневского застоя рискованный эксперимент Мао Цзэдуна конца 60-х годов выглядит как отчаянная попытка спасти ускользающую коммунистическую утопию. Желая укрепить свою власть и укоренить в обществе левую идеологию, вождь поднял молодежь на восстание против бюрократии и интеллигенции.

После смерти Мао уцелевшие представители элиты заклеймили десятилетие «культурной революции» как проявление «феодально-фашистской диктатуры». Партия решительно осудила «культурную революцию», но китайское общество так и не получило содержательного ответа о сути и глубинных причинах произошедшего. Горькие воспоминания о коллективном безумии и массовом насилии, построенном на «революционном правосознании» юнцов и верховодивших ими карьеристов, еще не стерлись из людской памяти.

Однако все чаще и чаще в спорах китайской интеллигенции проскальзывает ностальгия по идеалам социальной справедливости, сплоченности и национального величия, в изобилии посеянным «культурной революцией» в сердцах молодых людей. Те, кто за годы реформ так и не нашел себе места в рядах новой китайской элиты, ныне с увлечением рассуждают о мудрости Мао Цзэдуна, ставившего на первое место народные массы и их интересы. При этом ширящийся рост недовольства издержками рыночных реформ создает условия для реванша левацкой идеологии. А это означает, что трагические и неоднозначные уроки «культурной революции» еще не утратили актуальности для современного Китая.