Петербургский издательский тандем «Лань» и «Планета музыки», объединивший силы для планомерной публикации редких балетных книг, в конце минувшего года предложил читателям три новинки. Все они предлагают заглянуть в историю русского балета, и все они стоят того времени и денег, что покупатель на них потратит.

Самая неожиданная из публикаций -- том Николая Вашкевича «История хореографии всех веков и народов». Имя критика «Театральной газеты» почти забыто в наши дни -- так не пригодились его тексты в ХХ веке. Родившийся в 1876-м и доживший до 1937-го обозреватель в 1908 году, когда вышла книжка, обозревателем практически не был. То есть был, рецензии публиковал, но чувствовал он себя поэтом и балетным идеологом, а не скромным служакой. Тоненькая книга (в нынешнем издании в корешке меньше сантиметра, формат А6, как у почти всех книг этого проекта) при первом взгляде может показаться спасением нерадивому ученику хореографического училища: о, так коротко, и «всех веков и народов». Но лентяя ждет разочарование: «классики за полчасика» не будет.

Будет вдохновенный и методичный монолог о танцах древних и древнейших времен (Китай, Индия, Египет, Греция и Рим), а вслед за тем -- глава об Айседоре Дункан. Главная мысль очевидна: «босоножка» и есть наследница самых правильных танцев. Вашкевич рисует картинки китайской прахореографии, ориентируясь на Конфуция; изучает египетские барельефы, чтобы восстановить предположительные картины танцев эпохи фараонов; трогательно стесняется античных нравов («Несмотря на ту страшную разнузданность, с которой справлялись мистерии-оргии, страсти тут очищались экстазом и теряли свою порочность. Пляски их с чувственными телодвижениями, если и имели целью половой экстаз, то только для единения в момент его с божеством»). Но свободу и простоту его язык обретает только тогда, когда он пишет о том, что видел сам, -- о представлениях американской энтузиастки. Занимательнейшее чтение, увлекательнейший документ.

Книга современника Вашкевича Александра Плещеева (1858--1944) «Наш балет» гораздо более известна. Ее даже можно назвать легендарной -- существовавшие до этого переиздания экземпляры можно было пересчитать по пальцам, когда же одна из таких книг попадала к букинистам, те выставляли на ценнике многие нули. Балетоманы охотились за ней, страдали по ней, ее вожделели и в советские времена переписывали в питерской театральной библиотеке от руки. Просто это была первая история русского балета, вышедшая еще задолго до революции и потому свободная от обязательных марксистских концепций, и отличный справочник по русским первобытно-балетным временам. Вовремя уехавший автор много работал в эмигрантской прессе, и потому, ясное дело, шансов увидеть его книги в СССР не было.

Полностью название книги звучит так: «Наш балет (1673--1899). Балет в России до начала XIX столетия и балет в Санкт-Петербурге до 1899 года», то есть это воспроизведение второго издания книги, вышедшего в 1899 году (первое было тремя годами раньше). Части неодинаковы по размеру: всему, что случилось до XIX века, отдано 40 страниц, веку же XIX -- 460. Но это и понятно: всерьез хореография в России именно в том столетии и появилась.

Историю старинного балета Плещеев рассказывает как историю семейную: вот у той было заклеиваемое на сцене родимое пятно на лице, та вышла замуж за богатого поклонника, а вот та -- за актера, и оставшиеся ни с чем чиновные ухажеры сговорились освистать новобрачную, но в театр приехал император, и они не посмели... Интонация очень бытовая, домашняя, и с той же домашней интонацией упоминается разговор с Петипа о том, какая из балерин начала XIX века могла бы понравиться публике в конце столетия. Знаменитый балетмейстер предполагает, что Эльслер, а не Тальони, и это мимоходом высказанное утверждение жестче всех ученых изысканий: предпочтение балерине -- живому огню перед балериной -- бесплотным духом, элегия не в чести. А далее человеку, знакомому хоть немного с тем, что делал Петипа, достаточно припомнить этот самый конец века...

В отличие от двух предыдущих книг мемуары Екатерины Вазем «Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра. 1867--1884» не были библиографической редкостью, и у букинистов их можно было купить за вполне разумные деньги. Но и это переиздание не пропадет: хороший слог, спокойная интонация и возникающая сквозь текст фигура редкостной балерины, умеющей не только танцевать и чувствовать, но и складно рассказывать о пережитом.

Детали детского казенного житья: письма прочитывались, тем, кто жаловался, начальство выговаривало, и воспитанницы Театрального училища договаривались со своими корреспондентами о системе условных знаков. Не к месту вставленный ять означал полную перемену смысла; вместо «грустно» писали «весело» с ятем. «Обвинение в безграмотности было, видно, менее страшно, чем укоризны в неблагодарности». Неменяющиеся со временем будни театра: расположенный к балерине балетмейстер обещает ей переставить вариацию, если вдруг ее коллеги похвалят (то есть если она не удастся). Педагогическая работа -- и замечательная готовность признавать разные индивидуальности: не подгонка учениц под идеал прима-балерины, если он недостижим, а выявление скрытых достоинств (и гордый рассказ о том, как непригодная к классическим танцам девушка отлично станцевала дикарку и Петипа был от нее в восторге). Живая жизнь театра -- с премьерами и репетициями, трудягами и карьеристами. И с непреклонно опущенным занавесом: дожившая до 89 лет Вазем закончила книгу годом своего ухода из театра.