Первоначально именно «Авария» Фридриха Дюрренматта была объявлена первой постановкой нового главного режиссера Александра Галибина в Театре имени Станиславского, уже много лет сиротски мающегося без постоянного художественного руководителя. Потом что-то произошло в недрах театра (как видно, готовящаяся другим режиссером постановка показалась главному неудачной), и в результате премьера пьесы Николая Халезина «Я пришел» в конце осени вышла в режиссуре Галибина. Спектакль, впрочем, по всем статьям оказался таким неудачным, что впору было его не переделывать, а забыть, как страшный сон. И те, кто хотел сделать выводы о дальнейшей судьбе Театра Станиславского по первой постановке нового питерского главрежа, надо думать, выходили из полупустого зала после «Я пришел» с мыслью вернуться туда только, когда начальство опять сменится.

Но вот перед Новым годом вышла обещанная «Авария», и оказалось, что нет, пожалуй, этот театр еще поживет. Причем самое увлекательное происходит еще до начала спектакля. «Аварию» играют на неведомой доселе Новой сцене, куда надо идти по темному переулку между светящихся окон ресторана «Гудман» и стеной Английского клуба. Там, на неприбранном заднем дворике, путаясь во все время теряющихся указателях, надлежит добраться до неприметной железной двери в одной из построек, потом, будто революционер на тайной явке, подняться по узкой, заляпанной краской лестнице (говорят, заляпывали ее после ремонта уже специально), а там уже... Рассказывают, что здесь был декорационный цех, но прибывший царствовать Александр Галибин, словно Петр Первый, указал на этот зал перстом и объявил, что здесь будет заложена сцена. За три месяца склад хлама превратился в очень славный камерный зал. Одновременно открылась его неожиданно богатая история, обрывки которой в виде вырезок, афиш и фотографий тут же осенью обнаружили в антикварном магазине и вывесили в фойе, больше похожем на лестничную клетку.

Оказывается, в 1957 году именно здесь Михаил Яншин, руководивший тогда Театром Станиславского, создал театральную студию, где занимались старшие школьники и студенты, а преподавали мастера. На рубеже 60-х студийцы (среди которых, кстати, можно обнаружить немало известных нынче людей, в том числе Никиту Михалкова) участвовали в спектаклях Театра Станиславского наряду с совсем юными тогда актерами -- Гребенщиковым, Урбанским, Никищихиной, Кореневым и уже взрослым, заслуженным артистом Леоновым. В 62-м тут же сделали общежитие для молодых актеров, куда захаживали поэты и художники. В общем, жизнь здесь текла бурная. Воспоминания о долгой возрожденной истории и даже сама несолидная, студийная обстановка со старым подъездом и холодным залом (зрителей пока просят не снимать шуб во время действия) дают новому помещению и первому спектаклю, который в нем представляют, некоторую воздушную подушку надежд. Тем более что в «Аварии» играют бывший студиец Марк Гейхман и Владимир Коренев, чьи имена и трогательные портреты есть на мини-выставке студии в фойе.

Маленькая повесть «Авария», написанная тогда же, когда в Театре Станиславского открылась студия, -- классический дюрренматтовский перевертыш, полный парадоксов, желчи и вместе с тем нешуточного драматизма. Молодой и успешный коммивояжер Альфредо Трапс (Лера Горин) терпит небольшую автомобильную аварию, остается переночевать в вилле посреди дороги и оказывается втянут в игру -- судебное разбирательство, которое тут ежедневно проводят ушедшие на пенсию законники: судья (Юрий Дуванов), адвокат (Владимир Коренев), прокурор (Марк Гейхман) и, как потом выясняется, палач (Владис Гольк). Глуповатому Трапсу достается роль обвиняемого, и в ходе «допроса», проведенного за дружеской выпивкой, становится ясно, что он действительно виновен в смерти от инфаркта своего бывшего начальника. Потрясенный, Трапс признает свою вину и приговаривается к смерти.

У Дюрренматта речь шла о богатой двухэтажной вилле с садиком, парадным залом, старинными портретами на стенах и прекрасной кухней, а хозяин и гости были людьми солидными, хоть и выглядели немного опустившимися от старости любителями выпить. В спектакле Галибина они превратились в бомжей-интеллектуалов явно криминального и опасного вида. Никакой виллы тут нет, судейский трон стоит на деревянных ящиках, кривые бокалы сделаны из обрезанных пластиковых бутылок, а красоты обеденного зала иронически предлагают вообразить. Тут все театрально и напоказ: начало спектакля с аварией Трапса актеры разыгрывают сперва по-немецки, а потом все то же самое повторяют над ширмой куклы с героем в виде Петрушки. Тут Симона (Людмила Халилуллина) не тетка-прислуга, а зазывная красотка, танцующая между эпизодами с героями и разыгрывающая сценки, о которых они рассказывают. Щеголеватый адвокат прохаживается между зрителями и посылает дамам улыбки, а прокурор гремит свою обвинительную речь, обращаясь к залу, и потом персонально спрашивает каждого из первых рядов, чуть ли не беря за пуговицу: «Виновен?» Попробуй не ответь.

Старшее поколение в ударе: и мурлычущий, как кот, Коренев в красном шейном платочке, и въедливый Гейхман, отлично играющий со зрителями, и вкрадчивый Дуванов в темных очках, на высоком троне и в окружении странноватых коллег похожий на Воланда. Правда, играющий главную роль Лера Горин, который казался одним из самых интересных актеров в молодой, подобранной Мирзоевым команде Театра Станиславского, выглядит хуже: кричит, машет руками, хлопочет лицом и вообще очень рвет страсть, что на таком близком расстоянии тяжело выдержать. Но подождем: может, успокоится и утихнет.

История Галибина по жанру от дюрренматтовской сатиры явно дрейфует в сторону триллера. Кстати, и финал в спектакле не такой, как у Дюрренматта. Там развеселившиеся старики, принеся Трапсу в гостевую комнату «для смертников» приговор, обнаруживали его повесившимся. А здесь... Ну что я вам буду рассказывать. Сходите -- сами увидите.