В прошлом году население Республики Черногория на общенациональном референдуме решило, что впредь это небольшая страна будет существовать в качестве независимой державы. Распался еще один кусочек сложносоставной Югославии -- соединительный союз в выражении «Сербия и Черногория» утерял всякое государствообразующее значение и стал чисто грамматическим элементом. Тогда очень хотелось вздохнуть с некоторым облегчением: показалось, что постялтинская Европа почти закончила процессы деления держав на республики и вроде бы остановилась. Осталось определить статус Косово, и можно будет наконец исполнить давнюю мечту: купить настенную политическую карту Старого Света и надеяться на то, что границы на ней будут соответствовать действительности хотя бы несколько лет.

Эту надежду питало то, что распадаться уже вроде бы было нечему -- все, кто мог и хотел, уже отделились. Но реальность куда запутанней наших представлений о ней: за последние месяцы пару очень необычных примеров сепаратизма предъявила спокойная и процветающая Западная Европа. Как ни странно, идеи независимости всех ото всех продолжают лихорадить континент, причем простых объяснений у этого явления, наверное, нет.

Исчезающий британский народ

В конце ноября прошлого года в Великобритании были обнародованы весьма скандальные результаты опроса общественного мнения, проведенного компанией ICM. Британцев тогда спросили, хотят ли они, чтобы Соединенное Королевство разъединилось, например, на Англию, Шотландию, Уэльс и Северную Ирландию. Выяснилось, что большинство населению страны охотно приняло бы такой раскол. К примеру, в Шотландии за независимость собственной страны проголосовало 52% опрошенных, резко против были только 35%. Еще более шокирующими оказались результаты в «метрополии»: 59% жителей Англии поддержали отделение северных соседей.

Этот опрос испортил Британии большой праздник: в январе 2007 года страна собиралась торжественно отмечать 300-летие местной «переяславской рады» -- объединения двух государств под властью английской короны. Однако после того как народное мнение высказало свое равнодушие к существующей унии, торжества пришлось свернуть. Так, например, отказались от выпуска памятной серии марок, а министры британского кабинета постарались не слишком педалировать памятную дату.

Впрочем, эта история могла бы понемногу уйти в прошлое и забыться. В конце концов опрос не референдум, законодательной силы не имеет. Вдобавок в Британии сейчас нет мощного общественного движения, которое готово было бы поднять на щит лозунг типа «За нашу и вашу свободу друг от друга!». Ведущие политические партии просто не используют в своих программах вопросы регионального сепаратизма. Но на прошлой неделе общественное мнение опять повело себя не слишком тактично по отношению к Соединенному Королевству.

Очередной социологический опрос показал, что количество людей, ощущающих себя британцами, постепенно уменьшается. В 1996 году с Британией себя ассоциировали чуть более половины -- 52%, сейчас только 44%. Увеличивается число людей, которые помнят о своей «малой родине» -- англичан, шотландцев, уэльсцев. Особенно впечатлило то, что англичане -- «старшие братья» в этой семье народов -- находятся в авангарде национального возрождения. Предыдущий опрос показывал, что в Англии был лишь 31% тех, кто считал себя сначала англичанами, а потом уже британцами. Сейчас так себя определяют уже 40%, то есть новая общность -- «британский народ» -- тает просто на глазах.

Этот возврат к историческим корням не слишком радует политиков и власти, поскольку идет вразрез с провозглашаемыми идеалами страны. Влиятельнейший министр финансов Гордон Браун всерьез воспринял угрозу «балканизации Британии». Объясняя свою позицию в канун 300-летия англо-шотландской унии, он говорил об общих ценностях, на которых основана Великобритания. Эти ценности, по его мнению, к этническому вопросу никакого отношения не имеют, это «свобода для всех», «социальная ответственность и справедливость». К существующему союзу, считает Браун, нельзя относиться безответственно.

Однако стоит упомянуть, что национальное самосознание, по крайней мере в современном британском варианте, пока не дошло до серьезных межэтнических трений. Другими словами, шотландцы с англичанами ни воевать, ни ссориться не собираются, а их противостояние ограничивается футбольными и регбийными матчами друг с другом. Тот же ноябрьский опрос это хорошо продемонстрировал. Тогда на весьма провокационный вопрос социологов «Как, по-вашему, много сейчас шотландцев в органах власти или мало?» были получены просто образцовые ответы. 77% опрошенных в Шотландии и 76% в Англии сказали, что их это совершенно не волнует.

Более того, социологи заодно частично развенчали известный миф о том, что нелюбовь футбольных болельщиков к своим ближайшим соседям якобы доходит до того, что англичане поголовно болеют против сборной Шотландии, а шотландцы дружно поддерживают соперников Англии. На юге Альбиона поддержать северян в такой ситуации готовы 70% жителей. В Шотландии спортивный сепаратизм мощнее, но и здесь за англичан в международных матчах готов поболеть почти каждый второй -- 48% населения.

Уйти со своей нефтью

Обсуждая теоретическую возможность раскола Великобритании, скептики чаще всего останавливались на экономических вопросах. Дело в том, что шотландские регионы в целом менее развиты, чем английские графства и города. Это приводит к тому, что центральное правительство большую часть налогов собирает на юге страны, сумма, получаемая бюджетом от Шотландии, в десять раз меньше английских сборов. При отделении севера местное правительство немедленно получает бюджетную дыру размером в 6--11 млрд фунтов, которую придется как-то закрывать. Сейчас этим занимается правительство Великобритании. Сейчас из всех британских составных частей Шотландия находится на втором месте по размеру государственных затрат на душу населения (впереди только совсем отсталая Северная Ирландия). Это приводит к тому, что британская пресса, комментируя потенциальный шотландский сепаратизм, отмечала, что Эдинбург в роли столицы независимого государства столкнется с большими трудностями. Например, с необходимостью повышать налоги, что не прибавит популярности самостийной власти.

Правда, Шотландия в случае своей независимости превращается в регионального энергетического короля. Дело в том, что 90% британской нефти -- это северные, то есть шотландские, месторождения. Соответственно именно Эдинбургу отходит практически все углеводородное богатство. Кроме того, особо отмечается, что население Шотландии сравнительно невелико, всего пять миллионов человек. То есть в качестве достойного примера для подражания можно взять, например, Норвегию или какое-нибудь из мелких, но страшно богатых государств Персидского залива, вроде Кувейта или Катара.

Местные националисты уверены, что независимость -- это благо для их малой родины. Эту идею в основном проталкивает Шотландская региональная партия во главе с Алексом Сэлмондом. Он считает, что лейбористы в Лондоне противятся независимости только потому, что хотят сохранить власть. ШНП действительно пользуется существенной поддержкой на севере Британии и может в самое ближайшее время стать серьезной силой в шотландском парламенте.

Кстати, именно этот парламент вызывает определенную обиду уже у англичан. Дело в том, что органов представительной власти в Великобритании четыре -- один главный, в Лондоне, и три региональных -- в Шотландии, Уэльсе и Северной Ирландии. Эти малые парламенты существуют менее десяти лет по благословению центральной власти как элементы некоторой автономии, дающие разным частям королевства возможность участвовать в управлении страной. Однако Англии отдельного депутатского собрания не досталось, поскольку у нее как бы и раньше был свой, большой и настоящий британский парламент. Консервативная партия сейчас ратует за равноправие и требует создания английской палаты народных избранников, поскольку без этого учреждения юг страны оказался несколько пораженным в правах.

Бархатный прецедент

Желающей независимости Шотландии за примерами далеко ходить не надо, достаточно лишь пересечь Па-де-Кале. В континентальной Европе за последние полтора десятка лет случилось несколько крупных расколов крупных и мелких держав. И практически для любого сценария можно отыскать близкий прецедент. Есть, например, советский путь относительно спокойного распада, обошедшегося без больших войн, но сопровождавшегося почти повсеместным резким экономическим спадом. Есть югославское несчастье, где относительно мирно удалось сбежать от метрополии лишь Македонии, Словении и теперь Черногории. Остальным пришлось пройти через долгую череду войн с Белградом. Но ближе всего, наверное, «бархатный» чехословацкий прецедент.

Уния Богемии, Моравии и Словакии образовалась в 1918 году как один из обломков некогда мощной Австрийской империи. Чехи и словаки -- родственные народы, весьма близкие по языку и культуре, так что сосуществование в едином государстве не доставляло им особых хлопот. При этом Чехия всегда считалась более экономически развитой частью федерации, тогда как Словакия по большинству показателей (таких, как ВВП, численность населения, влияние в федеральной власти и т.п.) оставалась в роли «младшего брата». Более того, несмотря на то, что сильная Прага дотировала слабую Братиславу, о независимости активнее говорили словаки. Так, в частности, чешская власть после «бархатной революции» склонялась к сохранению единого государства, тогда как в Словакии политики желали либо конфедерации, либо независимости. В 1992 году это привело к тому, что Братислава объявила об отделении, хотя в обеих частях страны народное мнение раскололось по этому вопросу на две равные части.

Жизнь этих двух стран после раскола оставалась вполне нормальной, никаких страшных катаклизмов ни в Чехии, ни в Словакии не происходило. Более того, обе республики синхронно вступили в ЕС, являются членами НАТО, проводят выборы и экономические реформы и, кажется, привыкли жить порознь и не жалеют о «бархатном разводе». Нечто подобное скорее всего произойдет и в сербо-черногорском случае, где и старший, и младший брат пойдут теперь разными путями.

Сладкие мечты и реальные кошмары

Но в то, что таким же или сходным образом удастся развалить Великобританию, верится меньше. В конце концов и СиЧ, и Чехословакия распадались в момент резкого ослабления центральной власти, политических и экономических реформ. Подобных резких изменений на Альбионе не замечено, государственная власть здесь работает вполне успешно. Кроме того, еще неизвестно, можно ли впрямую проецировать результаты последних британских опросов на гипотетический референдум. Опрашивающему социологу можно без особых проблем заявить о том, что желаешь независимой Шотландии или, наоборот, окончательного отделения Англии, ведь здесь от твоего голоса ничего не зависит. Совсем другое дело -- проголосовать за это на официальном плебисците, понимая, что ты делаешь выбор между неплохим и неизвестным. В такой ситуации люди обычно склонны куда тщательнее обдумывать свои поступки.

Косвенным подтверждением этого стала бельгийская история. Это государство -- классический пример успешного двухобщинного союза. Бельгия говорит на двух языках: франкоязычный валлонский юг противостоит фламандскому северу. Отношения между общинами далеко не безоблачны, существуют организации националистов, а сепаратистская партия «Фламандский интерес» в отдельных регионах севера получает на выборах треть голосов. Как водится, раздел идет и по линии экономики: Фландрия -- регион более успешный и зажиточный. Эта ситуация не слишком устойчива, и не исключено что через несколько лет в Бельгии всерьез будет обсуждаться какой-нибудь законопроект о разделе государства по национальным квартирам.

В декабре такую ситуацию попытался симулировать один из местных телеканалов RTBF. Журналисты выпустили в эфир поддельное сообщение о том, что парламент Фландрии принял решение об отделении этой провинции. Разразился страшный скандал: бельгийцы не на шутку перепугались. Возмущались не только политики, на чересчур креативных телерепортеров гневались и простые люди на улицах. Неожиданно выяснилось, что для очень многих воплощение сепаратизма в реальную жизнь кажется ужасным событием, практически катастрофой. Тем не менее, отойдя от шока, местные жители будут не прочь опять поговорить о том, как бы было хорошо пожить отдельно от этих валлонов или, наоборот, от этех фламандцев.

Не мытьем, так катаньем

Примером последовательного, но мирного сепаратизма в западном мире могут служить квебекские референдумы. История Канады сложилась так, что в состав бывшей британской колонии давно вошла сравнительно небольшая территория провинции Квебек с франкоговорящим населением. В позапрошлом веке здесь случались и вооруженные выступления франкофонов за независимость, однако в наше время воевать против генерал-губернатора никто не собирается. Зато местные сепаратистские силы активно пытаются отделить Квебек от англоязычной Канады с помощью плебисцитов.

Первый референдум по вопросу о будущем провинции случился еще в 1980 году. Тогда в «мятежном» регионе у власти стояла Квебекская партия во главе с активным сторонником независимости Рене Левеском. Общеканадское правительство, естественно, агитировало за сохранение единого государства, причем сепаратистов не поддерживали и франкоканадские политики, занимавшие тогда главные посты в правительстве страны. Квебекская община впервые раскололась на сторонников независимости и сомневающихся, настроения общества колебались.

Надо отметить, что Квебекская партия подошла к вопросу очень аккуратно. Провинции предлагалось отколоться от Канады политически, но не экономически, что должно было, по-видимому, успокоить скептиков и маловеров, опасавшихся грядущего финансового коллапса. Так, сепаратисты собирались отнять у Оттавы всю законодательную власть на территории Квебека, право на дипломатические сношения с заграницей, а также закрепить за собой исключительное право собирать налоги. При этом с остальной Канадой новоиспеченное государство собиралось сохранить «экономическую ассоциацию, в том числе и единую валюту». Тем не менее независимость в 1980 году не прошла: самостийный Квебек получил лишь 40% голосов.

Впрочем, столь большой процент сторонников независимости дал повод говорить о том, что в провинции формируется принципиальное иное этнокультурное самосознание -- из франкоканадцев местные жители превращались в квебекцев, в такой этнос, который больше ориентирован на свою традиционную территорию, свою культуру и все меньше ассоциирует себя с большой Канадой. Этому способствовал и давний антагонизм между Англией (до сих пор главой канадского государства формально считается Елизавета II) и Францией, которую многие в Квебеке до сих пор воспринимают как культурную метрополию. Плюс к тому провинция пользовалась значительной автономией, причем не только по части самоуправления: официальным языком региона здесь давно считается французский, тогда как в англоязычных провинциях Канады язык Бальзака и Гюго практически не используют.

Второй референдум Квебекская партия смогла провести через 15 лет. Он показал, что количество сепаратистов в провинции понемногу растет. Раскол страны по языковым общинам в 1995 году не прошел буквально чудом: до большинства сепаратистам не хватило всего шести десятых процента (менее 30 тыс. голосов). Независимость Квебека была опять отвергнута, но скорее всего лишь на время. Если тенденция последних десятилетий сохранится, то очередной плебисцит наверняка создаст самостоятельную Квебекскую Республику.

Суверенитет и даром не нужен

Есть, впрочем, в Европе территория, где население в прошлом веке упорно отказывалось от навязываемой независимости и требовало присоединения к метрополии. Речь идет о Сааре, который ныне является одной из самых маленьких земель в составе Федеративной Республики Германии. После каждой из мировых войн победители упорно предлагали жителям этой территории самостоятельно решить свою судьбу. Но оба раза Саар предпочитал стать одним из немецких регионов.

Саар относится к числу пограничных регионов со смешанным населением, которые Париж и Берлин делили в течение более восьмидесяти лет -- с франко-прусской войны до второй мировой. Но если население Эльзаса и Лотарингии меняло подданство и гражданство без референдумов, то Саару в 1935 и 1955 годах давали выбор. В последний раз в качестве основного варианта местным жителям предлагали почти полноценную независимость: эта территория могла стать третьим немецким государством наряду с ФРГ и ГДР. Однако большинство саарцев столь щедрый подарок не оценило: две трети голосов было подано против независимости.

Любопытно, что с 1945 года и до последнего референдума Саар находился под жестким французским контролем. Париж, естественно, прилагал серьезные усилия к тому, чтобы эта промышленно развитая земля ни в коем разе не вернулась опять в состав германского государства. В Париже предполагали сохранить Саар в составе Франции, но, несмотря на все усилия, немецкое большинство высказалось в пользу единого германского государства. Кстати, в 1935 году перевес сторонников воссоединения с Германией был еще больше: тогда девять из десяти избирателей проголосовали в пользу Третьего рейха.

Старосветский сепаратизм

Сейчас только в Старом Свете существует не один десяток мест, где есть (или потенциально могли бы развиться) сепаратистские тенденции. Где-то угроза сепаратизма вполне реальна, где-то она существует лишь на уровне языка или культуры. Есть государства, свыкшиеся с постоянной угрозой отделения окраин и научившиеся купировать обострения межобщинного неприятия, есть те, которые пока не задумываются о том, что эпидемия сепаратизма может затронуть и благополучные уголки континента.

Сейчас это звучит удивительно, но всего сто лет назад, путешествуя от Атлантики до Урала, человек пересек бы всего две государственные границы, а полный список европейских государств насчитывал всего два десятка позиций (включая карликов вроде Лихтенштейна). Ныне столько независимых стран можно насчитать только на территории бывшего соцлагеря. И до сих пор существует некоторое количество регионов, где при благоприятных условиях могли бы сформироваться мелкие, но независимые державы.

Рекордсменами по числу потенциальных сепаратистских зон можно считать Италию и Испанию. В Испании наиболее известным регионом, желающим в идеале полного отделения или как минимум более широкой автономии, чем ныне, является Страна Басков. Впрочем, есть и другие окраины, жаждущие большей самостоятельности, например, Каталония. В Италии, сотканной во второй половине XIX века из разнородных кусочков с опытом независимого существования, до сих сохранился ряд приграничных территорий со своими этническими особенностями. На севере страны, к примеру, существует немецкоговорящий регион Южный Тироль, в районе Триеста местные жители имеют славянское происхождение, на северо-западе есть районы со смешанным итало-французским населением.

Ситуацию усугубляет то, что и собственно италоязычные регионы очень сильно отличаются друг от друга. К примеру, сицилийца, быстро говорящего на своем диалекте, уроженец севера страны будет понимать с некоторым трудом. А скажем, речь коренных жителей Сардинии настолько резко отлична от говоров континентального «сапога», что диалект острова вполне можно считать отдельным языком романской группы. Вдобавок север Италии, как известно, является промышленно развитым и вполне процветающим регионом, тогда как экономика юга стабильно стагнирует, несмотря на все усилия центрального правительства.

На последнем обстоятельстве спекулировало самое известное (если не считать баскскую ЭТА) из сепаратистских движений Западной Европы -- «Лига Севера», добившаяся серьезного успеха в 90-х годах XX века. Тогда эта партия выступала за раскол страны и образование на севере Италии независимого государства Падания. Это привело к тому, что в какой-то момент в потенциальной Падании «Лига Севера» стала побеждать на выборах. Лидер партии Умберто Босси тогда даже эпатировал публику, созывая неофициальный паданский парламент и заявляя с трибуны о независимости северных регионов. Но дальше лозунгов и речей дело не пошло, ни референдумов, ни тем более шумных народных выступлений в поддержку движения Босси не было (лидер «Лиги», кстати, резко осуждал призывы к насильственным методам борьбы за независимость, предпочитая путь мирного давления и референдумов). Тем не менее на паданской идее «Лига Севера» набрала определенный вес и стала влиятельной силой, важным элементом правой партийной коалиции Италии.