«Неприкосновенный запас» (№19) открывается переводом статьи Фридриха Августа фон Хайека «Почему я не консерватор» (послесловие к книге «Конституция свободы», 1960). Сочинение безусловно яркое: прославленный автор обстоятельно растолковывает, почему союз между «либералами» и «консерваторами», как правило, имеет тактический характер. Судя по преамбуле, публикация решает не только просветительские, но и идеологические задачи -- размежевание с «либеральными государственниками». Оно и замечательно, но зачисление в «правые» «былых преподавателей марксизма и инструкторов обкомов, твердящих про духовность и соборность», представляется лишь эффектным риторическим ходом. Слишком велико различие между европейско-американской социокультурной ситуацией 60-х и российским сегодня. Если кому-то (много кому!) хочется отождествить возвращение в историю с возвращением под иго коммунистов, а государство -- с советской властью, то сие не основание вписывать носителей этой «идеи» в традиционную новоевропейскую парадигму. А Хайека читать, конечно, нужно.

В остальном «НЗ» как «НЗ»: надо бы срочно переписать конституцию по французской или, на худой конец, американской модели (Григорий Голосов, «Политические институты и демократия в России»); в 1991 году победил не Ельцин, а «либеральный дискурс» (Олег Хархордин, «А был ли путч на самом деле?»); в России, культуру которой репрезентируют лоточные детективы, царит «Обыкновенная гомофобия» (Елена Барабан).

Наиболее содержателен блок «Вокруг реформы образования»: статьи Андрея Полетаева и Ирины Савельевой («Высшая школа и рынок. Спрос на образование в современной России« -- довольно оптимистичная картина), Ревекки Фрумкиной («В садах лицеев»), Якова Щукина («Реформа образования и либералы»), интервью с Евгением Бунимовичем. Последнего процитирую: «Я в свое время сам подрабатывал репетитором (и я тоже. -- А.Н.), но тогда искали репетитора, который может как следует научить -- а теперь ищут репетитора из данного конкретного вуза. Что, в разных вузах у нас разная математика, и основное тригонометрическое тождество выглядит по-разному? Значит, вступительные экзамены -- это неявная форма взятки. Вузы стали жить за счет набора, причем деньги взимаются в разной форме, и через подготовительные курсы, и в форме откровенных взяток». Если вспомнить точное суждение Фрумкиной о юношах, для которых вуз -- средство укрыться от армии, и замечания Щукина о «сращении» вузов и школ, то что же останется от чудесной картины «рыночного образования» по Полетаеву--Савельевой? И поможет ли тут «единый экзамен», на который так надеется благородный учитель Бунимович? И может ли преподаватель, обеспечивший абитуриенту прием за деньги, в дальнейшем не «приторговывать» зачетами и дипломами? И что делать другому преподавателю, если студентов ничему в школе не научили, а «неуд» мыслится катастрофой? (Читая лекции в почтенном гуманитарном вузе, могу заверить: большинство моих студентов скверно ориентируются в текстах школьной программы по литературе, а их знания по истории стремятся к нулю.) И как все это сказывается на формировании, с одной стороны, специалиста (тешу себя надеждой, что врачей готовят иначе, но ведь и от невежественных литераторов тоже кой-кому несладко придется!), а с другой -- гражданина свободной России?

Только не надо про «рынок»! Потому как блат (наряду с отсечением идеологически неугодных и поощрением «социально близких») был устойчивой приметой вступительных экзаменов и четверть века назад. Не забыл я еще, с кем вместе учился. (Имею в виду отнюдь не провинциалов, а самых что ни на есть москвичей из «достаточных» семейств.) Песня о том, что «поступить на филфак/ может каждый дурак,/ а отчислить дурака/ не поднимется рука», уже тогда была не только «эстетическим феноменом». И как мои «домашние» (право слово, на совесть подготовленные) ученики получали в МГУ «четверки» (этого на филфаке для провала хватало) и поступали в Тарту, я тоже не забыл.

«Новый мир» (№2) публикует повесть Аркадия Бабченко «Алхан-Юрт». Как ясно из названия, о чеченской войне. Соискатель премии «Дебют», двадцатичетырехлетний прозаик уже напечатался в «Октябре» (2001, №12) -- там тоже о Чечне было. Судя по текстам, Бабченко прошел обе чеченские кампании (герой «Алхан-Юрта» на первую попал юнцом-срочником, а на вторую отправился добровольцем). О том, что положение наших солдат в Чечне чудовищно, твердят все СМИ, как оппозиционные, так и прогосударственные. С тем, что посылать в Чечню мальчишек -- преступление, тоже согласны (хоть и по разным причинам) все (кроме высшего военного руководства). Я и так знаю, что виноват перед любым солдатом, который не по своей воле оказался в аду. (Положение контрактника и офицера -- иное, что не отменяет сочувствия и к ним.) Я верю, что солдату Бабченко и его товарищам было голодно, холодно, страшно, мучительно. Только вера эта к его тексту касательства не имеет. Это называется «играть на теме». Играть беспроигрышно, ибо любой разговор о «литературе» упирается в: «А ты в Москве сидишь». Да, сижу. И в армии не служил. Но почему-то всерьез воспринимаю «афганскую» прозу Олега Ермакова или «просто армейскую» Олега Павлова. Возможно, и о Чечне такая проза появится. Возможно, ее напишет Бабченко. Но это будет не «Алхан-Юрт».

Писатель должен знать, что его «слова» больше никто не выговорит. То, что пишут Ева Датнова («Война дворцам» -- четыре культурно оформленных, в меру страшноватых анекдота времен гражданской войны) или Алексей Варламов («Падчевары» -- истории о том, как московский сочинитель наезжает в вологодскую деревню и печально стыдится то приятелева джипа, то своего недавнего вояжа на конференцию по постмодернизму в Лас-Вегасе, то писательской стези), может соорудить любой «профессиональный литератор». Все «правильно» -- все из «готовых слов».

К счастью, в «НМ» опубликованы два рассказа Нины Горлановой и Вячеслава Букура и обаятельные подборки стихов Григория Кружкова и Александра Тимофеевского.

В «Октябре» (№2) охотники до добродушных сплетен «из писательской и театральной жизни» могут полакомиться опусом Николая Климонтовича «Далее везде». Читая вычурную повесть Виорэля Ломова «Музей», я несколько раз от души улыбнулся -- надеюсь, кому-то больше повезет. Стоит внимания подборка стихов Татьяны Риздвенко (ее сборник «Для Рождества, для букваря» недавно выпущен «О.Г.И.»). Впечатляет памфлет Алексея Цветкова «Империя лжи» (о современной русской литературе) -- тут имеет смысл долго спорить.

А еще в «Октябре» есть шедевр -- повесть крайне редко печатающегося и всегда удивительного Анатолия Гаврилова «Берлинская флейта». Пересказывать эту историю о ревности, ученичестве, отчаянии, смерти и творчестве бессмысленно (хотя сюжет и извлекается из прозрачных и коротких гавриловских фраз -- почти стиховых, ритмично вспыхивающих повторами, бликующих смысловыми полутонами). Цитировать тоже нельзя: лишь целое (тот самый «потайной» сюжет) придает особое измерение прозе Гаврилова. Читайте. То есть слушайте. Тринадцать журнальных страниц чистой музыки.