Впервые один из главных игроков и теоретиков западного минимализма -- композитор, пианист, ученый, музыкальный критик, архивариус и начальник собственного оркестра Майкл Найман приезжал в Москву в кризисном 1998 году. За два дня на концертах Наймана и его оркестра побывало больше 4 тыс. человек, БЗК трещал по швам, как трещали швы на одежде бодро толкающихся в давке. Одежды часто были блистательны -- публика была разнообразная, от студентов до бомонда. Степень гламурности, жирка и лоска концертной общественности тогда еще не зашкаливала, и между согражданами все это распределялось более точечно, но и тогда кризисное предчувствие резкого похудания многими осознавалось как болезненное. Зато чувство причастности к передовому искусству -- как остротерапевтическое. В стабильные времена гастроли «Найман-бэнда» в Доме музыки прошли с успехом, но не вызвали ажиотажа. Еще один визит композитора, приуроченный к постановке Маленьким мировым театром его оперы «Человек, который принял свою жену за шляпу», и вовсе проходил в камерной атмосфере.

Теперь опять все сильно качается, и мистер Найман, чье живое звучание в исполнении «Найман-бэнда» совершенно опровергает коммерческий глянец его записанной на диски и звуковые дорожки музыки, мог бы выглядеть как нельзя более кстати. Бэнд Наймана, когда-то буквально придумавшего хитроумную музыкальную рецептуру и с тех пор строго ей следующего (умная музыка, архивы культуры, заново перепетые с надрывом и молодецким задором), -- словно левацкая маска консьюмеристской культуры. Не то преднамеренно, не то случайно оркестр едва ли не антипрофессионален, фальшив, заливист и хамоват. Первым соединивший Моцарта и стадионы (другие, делавшие подобные трюки, не разрушали при этом основ буржуазности и ликвидности) Майкл Найман долгое время был самым продаваемым из современных академических композиторов. Но его бэнд при этом ни грана лоска не приобретал -- как 30 лет назад, когда под вывеской Il Campiello он еще играл на театре, оркестр пышно гундосит, как паровоз под парами, оскорбляя слух софистицированных слушателей и радуя прохожих.

В этот приезд Найман привозит в Москву две программы: «Моцарт 252» и I Sonetti Lussuriosi (на непристойные ренессансные тексты). В них все, в том числе самое свежее, одинаково узнаваемо и живо. Ничто не нарушит ничьих ожиданий. К нам едет передвижной музей остатков прошлой музыки, в один из любопытных экспонатов которого уже давно превратился сам веселый музейщик.

Еще одна музейная редкость -- сольный московский клавирабенд светлейшей головы в мировом фортепианном искусстве, искусного мастера клавишного классицизма Альфреда Бренделя. Это его последний приезд (а предыдущий -- 20 лет назад), потому событийность его несомненна. 77-летний Брендель, с которым значительная часть местной публики знакома лишь в записи, в рамках мирового турне теперь прощается со сценой, в России едва успевая с ней как следует поздороваться.

Брендель немного чудак и тоже писатель, мыслитель. В своей книге он рассказывает о музыке, а также о философии, науке, о массовом поклонении и даже о комиксах. Но когда он за инструментом, ни о каких «размышленчествах» и чудачествах уже не может быть речи. Отчетливо раритетный, немодный, музейный музыкальный рационализм, обостренная ясность и пропорциональность интерпретаций (вплоть до иллюзии их отсутствия), необычайный прозрачный звук -- единственное дивное диво, которое позволяет себе музыкант во времена, когда пышность соревнуется с аскетизмом на вытоптанном, но все равно притягательном поле манерности.

Брендель будет играть Гайдна, Моцарта, Бетховена, Шуберта -- все главные материи его изящного и ясного искусства. Так что и этот хрустальный музей, конечно, не обманет ожиданий, хотя они, возможно, не столь массовы, как в первом случае.