Был худруком Большого театра Владимир Васильев. Случались в Большом балеты «Балда» да «Конек-Горбунок», и Одетта-Волочкова в кокошнике выходила. В это эпическое правление удалось Нине Ананиашвили (и бывшему при ней на посылках завтруппой Алексею Фадеечеву) «продавить» вечер Баланчина в Большом. И балетный народ, которому и времени на репетиции не давали, и «Коньком» гробили, кинулся к этому Баланчину, схватил и станцевал так, что по Москве гул пошел. «Агон» и «Симфония до-мажор» были тогда сделаны не идеально, нет -- но со знанием, с подкожным ощущением того, что вот это -- дело, это -- оправдание профессии. Баланчин бежал в крови, стучал в ушах, гонял горячий воздух по сцене. Потом за всех горбатых «Коньков» Владимира Васильева уволили.

Пришел Геннадий Рождественский (гендиректор Анатолий Иксанов свой первый сезон держался в тени энергичного худрука), тут же разругался с Ананиашвили, уволили и Фадеечева. Баланчин из репертуара испарился. Потом исчез по собственному желанию и Рождественский. Скромным мелким шагом прошла эпоха Бориса Акимова. Теперь в балетных начальниках лучший российский хореограф Алексей Ратманский, за последние две премьеры театра не стыдно («Светлый ручей» и «Ромео и Джульетта» -- просто вспомнить приятно), а в репертуаре возрождается старый Баланчин. И даже новый ставится -- к прежним двум балетам добавился «Кончерто барокко» и три концертных па-де-де. А труппа танцует этого долгожданного Баланчина так, будто есть он в репертуаре или нет -- вообще никому не важно.

Это не относится к кордебалету: к четверкам, к восьмеркам. В сделанном на музыку баховского концерта ре-минор для двух скрипок с оркестром «Кончерто барокко» восемь совсем юных девчонок в белых туниках работают слаженно, внятно, чутко. Они -- «аккомпанемент»; вести спектакль должны две солистки -- две скрипки; в этом маленьком балете Баланчин буквально отождествил балерин и музыкальные инструменты (он и настраивал свой театр, в котором женщины всегда значили больше, чем мужчины, как тонкую, нервную, чуть стервозную струнную группу). «Аккомпанемент» был хорош (может быть, чуть слишком старателен, у балета возник какой-то школьный отзвук), а вот «скрипки»... Постаравшаяся влить в хрупкий рисунок какую-то таежную чувственность Наталья Выскубенко и незатейливая, как субботняя дачница на грядке, Анна Антоничева, творения Страдивари не напоминали. Музыканты такие скрипки вообще-то называют «дровами».

И -- поехало... «Па-де-де Чайковского», звездный состав -- Мария Александрова и Сергей Филин. Александрова будто с батута в воздух подпрыгивает, Филин лихо вертит большой пируэт, но неотрепетированность дуэта видна невооруженным глазом: и летучее, чуть кокетливое, беззаботное па-де-де превращается в демонстрацию технических упражнений («вот сжать зубы и сделать -- назло всем» -- балерина; «а, как выйдет, так и выйдет» -- танцовщик). «Агон» позволяет зрителю чуть передохнуть: этот самый сложный, сделанный на музыку Стравинского «додекафонического периода» черно-белый балет (чистая графика, клубящаяся геометрия) удается труппе лучше всего. Чуть скучноват, но выверен в движениях центральный дуэт (агон, поединок мужчины и женщины, -- Екатерина Шипулина и Руслан Скворцов), сдержанно-точна первая «тройка» (Дарья Гуревич, Анна Ребецкая, Ян Годовский). Но потом сваливается «Симфония до-мажор».

«Хрустальный дворец» -- так назывался спектакль на музыку юношеской симфонии Бизе в Парижской Опере, где в 1947-м Баланчин поставил его впервые. «Симфонию» обычно называют «парадным портретом» труппы. На первом плане портрета сменяют друг друга четыре пары балерин и танцовщиков (два бодрых дуэта, первый и последний -- для охватывающих весь репертуар балерин-«техничек», второй -- замирающий, мечтательный, плененный, -- для «души» труппы, выраженной Одетты; третий -- фыркающий большими прыжками, -- для ее «солнышка», Китри). На втором плане -- двойки «пажей» и «фрейлин», вторящих «принцам и принцессам», дальше -- кордебалет. Текст должен быть воспроизведен с хрустальной ясностью -- малейшая заминка, неточный жест перекашивает композицию, размазывает ее. Так вот: Большой театр в этот раз собственный парадный портрет намалевал крайне небрежно.

Светлана Захарова во второй части была, как всегда, точна; но судьба, выдав ей фантастический апломб (устойчивость -- в переводе с балетного языка), видимо, лишила чувства зыбкости мира. Вторая часть «Симфонии» -- печальная часть, чуть надломленная, замирающая. Девушка-победительница была в ней до крайности чужой; кроме того, ей не повезло с партнером -- Александр Волчков носил ее на подгибающихся ногах. Балет залихорадило и смехом, и страхом: не дай бог, уронит. Вихрящуюся, прыжковую третью часть выдали томной Марии Аллаш и ученически старательному Яну Годовскому; дуэт должен был поглощать пространство, на деле пространство поглотило дуэт -- он смотрелся крохотной деталью на огромной сцене. (В этой части были очень хороши легко взлетающие «пажи» и «фрейлины» -- Виктория Осипова, Екатерина Крысанова, Карим Абдуллин, Виктор Алехин, но они балет не спасли, балет впал в кому.) А в четвертой части вышла Галина Степаненко -- и как повела плечами, как по-русски открыла руки -- сейчас, показалось, «Барыню» станцует, какие там баланчинские принцессы. Балет на прощание вздрогнул и умер; все, «Симфонии» не было.

Выводы? Ох, выводы. Они все те же: когда наше искусство гнобят, народ собирается и что-то делает назло врагам; стоит наладить нормальный репертуар -- всех начинает интересовать только личная жизнь. (Уваров, танцевавший вторую часть, уехал халтурить за границей; небрежничает Филин; бездумно распределяются партии -- и это, видимо, вопрос к нынешнему завтруппой театра Геннадию Янину -- пока Ратманский доделывает в Дании премьеру, у Янина главный голос.) Выходит, для того, чтобы у нас снова был приличный Баланчин, фон из «Коньков» необходим? Допрыгаетесь, господа балетные, получите.