Венская Фольксопер в этом сезоне отмечает свое столетие. В минувшие годы театр был далек от благополучия, и грядущий юбилей дал повод сменить руководство и скорректировать художественную политику. Фольксопер -- опера для всех, в свой праздничный сезон она освобождается от того, чем прежде завоевывалась популярность: зрелища красивого, богатого и традиционного. Премьерная "Травиата" -- спектакль, стремящийся похоронить оперную тяжеловесность, мещанский уют и опереточную роскошь.

Эта попытка заслуживает внимания. Хотя средства, используемые постановщиком (режиссер и сценограф Ганс Гратцер) весьма скромны, сам факт, что в "Травиате" нет ничего или почти ничего от фильма Дзефирелли, с его сентиментальностью и сусальным очарованием, вызывает едва ли не слезы благодарности.

Главная идея черно-белой постановки (художник по костюмам Барбара Науйок) очень проста. Весь мир -- театр, все действие оперы -- карнавальная история. Виолетта встречается со своим возлюбленным только в воображении или во сне. В моменты бодрствования она становится героиней комедии масок, надевает костюм белого Пьеро и присоединяется ко всеобщему веселью. Умирает Виолетта едва ли от чахотки, скорее от невозможности вечно длить театральное веселье. Убивает ее в конечном счете вполне романтическая драма несоответствия реальности и мечты.

Отдельные несовершенства и заминки вроде грубо поставленного испанского танца на балу у Флоры слегка размывают главную линию спектакля. Иные заимствования, напротив, заставляют обнаружить в постановке большой "культурный слой". Предложение Виолетте адюльтера отцом Альфреда напоминает о знаменитой "Травиате" Немировича-Данченко и заставляет задуматься о непривычной осведомленности режиссера.

В постановке есть один существенный недостаток. Исполнители мужских партий, существующие в воображении главной героини, бледны как предрассветные сны. Их присутствие на сцене почти неощутимо. Наш соотечественник и в прошлом (какое совпадение!) солист Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Валерий Серкин, дебютировавший в роли Альфреда, а также Мортен Франк Ларсен в партии Жермона-отца, хотя и проводят свои партии вполне корректно, полностью затмеваются исполнительницей главной роли Мельбой Рамос. Дело не только в режиссуре, но в том драматическом напоре, с которым певица набрасывается на слушателей. Агрессивная волевая энергия лишает ее пение привычной сопрановой сладости и делает образ почти необаятельным, почти грубым. Это вносит в спектакль ту отчаянную и живую горечь, которая и становится главной темой, оживляя эту умственную постановку запетой до дыр оперы.