Минувшая кинонеделя прошла в Москве под знаком Роя Андерссона, приехавшего в столицу со своим новым фильмом -- призером Каннского фестиваля 2000 года и ретроспективой. 30 лет назад режиссер привозил на Московский кинофестиваль свой первый фильм «Шведская история любви». Слегка сентиментальная картина о белокурых подростках, неуверенно пробующих на вкус первую затяжку и первый поцелуй, покорила сердца киноманов. За дебютный фильм Андерссон получил Гран-при Берлинского фестиваля, но тем более болезненным оказалось для него полное фиаско второй картины, «Гилиап», по мнению критиков, слишком затянутой и невыразительной.

На протяжении многих лет Рой Андерссон снимал только рекламные ролики и короткометражки. Лишь в 1995 году он приступил к съемкам своего очередного полнометражного фильма -- «Песни со второго этажа», который продемонстрировал, насколько сильно за эти годы изменилась и манера режиссера, и его мировоззрение.

По словам Андерссона, он постарался действовать «наперекор царящему сейчас в европейском кино англосаксонскому эпическому концепту, который базируется на принципе длящегося, последовательного сюжета». «Песни со второго этажа» состоят из 52 небольших эпизодов, которые объединяет разве что общее место действия -- мрачный полутемный Стокгольм, кишащий крысами, трупами, сумасшедшими и призраками. Герои фильма -- неопрятные дряблые бюргеры с животиками и залысинами. Уволенный сотрудник ползет на четвереньках по коридору офиса. Другому несчастному фокусник во время представления по ошибке вспарывает живот. Но абсурдность происходящего не превращает персонажей в бездушную бутафорию. Они провоцируют зрителя на чувства -- если не жалости, то хотя бы отвращения.

Рой АНДЕРССОН согласился ответить на несколько вопросов корреспондента газеты «Время новостей» Анны СТАРОБИНЕЦ.

-- Как к вам относятся в Швеции?

-- Пока не вышел мой последний фильм, я чувствовал себя очень неуверенно. На протяжении 25 лет я снимал только рекламу, так что многие сомневались, способен ли я снять настоящий фильм. Но поскольку «Песни...» получили приз в Канне -- а это первый за 29 лет шведский фильм, показанный там, -- меня признали.

-- Реклама -- это искусство?

-- Чисто коммерческих роликов я старался не делать, скорее это короткометражки. Конечно, в них есть элемент рекламы, но в целом они достаточно самостоятельны. И работу над ними я воспринимал не менее серьезно, чем над полнометражным фильмом. А реклама, по-моему, не может быть искусством. Она ворует у искусства и никогда ничего не дает взамен.

-- Ваш последний фильм состоит из 52 новелл. Это влияние короткого жанра?

-- Думаю, да. Создание короткометражек и роликов было для меня очень эффективным и полезным упражнением. Это помогло мне освоить технику коротких сцен, которые, с одной стороны, просты и понятны, а с другой -- очень глубоки.

-- Вы утверждаете, что жанр этого фильма, несмотря на всю его мрачность и депрессивность, -- комедия.

-- Это фильм о человеческом существовании вообще. И мне он действительно кажется комедией. Может быть, черной, но тем не менее. К тому же у Данте ведь тоже была комедия -- хотя и не очень-то смешная. Кстати, там герой тоже находится в середине жизненного пути и переосмысливает понятия добра и зла, вины и искупления. Мой фильм про это.

-- В «Песнях...» вы подвергаете шведское общество резкой критике.

--Исторически, а может быть и в результате климатических условий, в Швеции развилась очень жесткая общественная структура. Все упорядочено, все базируется на традициях, заложенных еще в XVI веке. Скажем, у каждого шведа есть не только имя, но и присвоенный государством номер. В какой-то момент подобное устройство очень хорошо отражалось на состоянии общества. Я имею в виду начало социал-демократического периода. Тогда еще было много иллюзий, много идеалов. Но в 50-е годы страну захлестнул прагматизм, сказывалась необразованность и ограниченность, даже вульгарность правящей верхушки. И общество утратило идеалы, сползло к примитивным развлечениям и бытовым нуждам -- машина, телевизор... Эта проблема актуальна для Швеции и сейчас.

-- Но в своем фильме вы выражаете сочувствие именно к этим людям, прагматичным и утратившим идеалы?

-- Да, потому что не они избрали для себя такую судьбу. Они жертвы обстоятельств и политической системы. Вообще мне очень близко творчество русских писателей-реалистов XIX века. Я люблю Чехова, Гоголя и Достоевского, и пока снимал "Песни...", действительно много думал о судьбе "маленького человека". Например, вспоминал героя гоголевской "Шинели".

-- В «Песнях...» вы затрагиваете проблему религии. Насколько она актуальна для вас лично?

-- Вообще я атеист. Но мы все в любом случае ориентированы на тот «кодекс поведения», который содержится в Писании, -- это у нас в крови.

-- Как вы относитесь к творчеству современных скандинавских режиссеров, таких, как фон Триер?

-- Его «Догма» мне кажется просто новым названием для старого явления. В принципе у него неплохие фильмы, но глубокой симпатии к его творчеству я не испытываю. Я тоже не использую ультрасовременную технику съемок, часто беру непрофессиональных актеров и стараюсь делать минимальный монтаж. Однако триеровская манера снимать ручной камерой, по-моему, очень раздражает и мешает сосредоточиться на действии. Думаю, работа камеры не должна быть заметна зрителю.

-- Есть ли какие-то режиссеры, которых вы считаете своими учителями?

-- Во-первых, Бунюэль. Еще то, что мы называем «русской волной» конца 50-х: я имею в виду такие фильмы, как «Баллада о солдате», «Судьба человека», «Дама с собачкой». И конечно, Тарковский.

-- Как бы вы охарактеризовали состояние современного кино?

-- Мне кажется, что сейчас весь Запад, включая США, производит достаточно слабые фильмы. Хотя есть исключения. Например, мне очень понравилась «Магнолия», которая успешно продолжает традицию олтмановского «Короткого монтажа». Но в целом... То ли я уже слишком стар, чтобы восхищаться современным кино, то ли хорошего кино сейчас просто нет.

-- Что вы думаете сейчас о своих первых фильмах?

-- Думаю, что я их перерос и сейчас бы уже не смог снимать в таком стиле -- слишком уж все реалистично. Но я очень доволен тем, какие характеры мне удалось создать в «Шведской истории любви».

-- У вас уже есть какой-нибудь новый проект?

-- Конечно. Я хотел бы глубже разработать индивидуальные характеры -- в «Песнях...» у меня получился скорее коллективный персонаж.

-- Это тоже будет сюрреалистическая картина?

-- Я думаю, жизнь вообще сюрреалистична -- и никуда от этого не денешься. Постепенно начинаешь понимать, что реализм -- стиль недостаточно точный, острый и провокационный. Сюрреализм куда яснее и откровеннее, у него направленное действие. Пожалуй, я также мог бы назвать свой стиль тривиализмом: я стараюсь говорить об очень серьезных проблемах простым, тривиальным языком.