В московских галереях открылись две выставки, которые позволяют вспомнить об удивительном феномене -- русском сюрреализме шестидесятых. Сегодня говорить о российском сюрреализме просто неприлично. За последние четыре десятилетия сначала зал на Грузинской, потом галерея «М'Арс», а также примкнувшие к ним бесчисленные мастера «арбатского сюра» опустили стиль игры с произвольно собранными из недр подсознания культурными символами ниже всякой ватерлинии. К настоящему моменту сюрреализм стал стилем подлинно народным и даже официальным. Его основные столпы -- гг. Глазунов, Андрияка, Церетели и Ко.

Прискорбно, но разговор о таких художниках, как Юрий Соболев (его выставка открылась в ГЦСИ) и Владимир Янкилевский (экспозиция «Мутанты» в «Крокин-галерее»), приходится начинать с несколько занудливой адвокатуры. Итак, первая причина, по которой Соболев и Янкилевский оправданы в веках, заключается в том, что они безукоризненно владеют всем диапазоном академического мастерства: отточенной композицией и блестящим рисунком. (Заметим, что апологеты салонного сюрреализма, которые кичливо толкуют о своей принадлежности к «классическому искусству», фатально проваливаются как раз по части пластики.)

Второй и главный довод в оправдание Янкилевского и Соболева -- в СССР они и были открывателями самого стиля сюрреализм. Конечно, сюрреализм пришел в Россию как раз к тому моменту, когда в местах своего зарождения он давно уже сошел на нет. Более того, принципы стиля при пересечении железного занавеса кардинально мутировали. Впрочем, от сюрреализма Анри Бретона, Сальватора Дали и Льва Троцкого наши шестидесятники наследовали ярко выраженный антисистемный пафос. Только у Дали и Бретона пафос был антибуржуазным, а у Соболева и Янкилевского -- антисоветским. Люди шестидесятых из страны процветающего социализма обнаружили, что живут в глубоко исковерканном и невозможном, не подлежащем исправлению мире. Большая часть шестидесятников лелеяла надежды как-то гуманизировать и модифицировать реальность. А другие, очевидные отщепенцы, сочли, что единственный способ выжить -- побег в подсознание.

Вовсе не случайно, что саму идею сюрреализма привнес на московскую почву Юло Соостер, эстонец, испытавший на себе опыты эмоционального и интеллектуального выживания в сталинских лагерях. Фаталистический эскапизм и породил специфическое переусложненное арго русского сюрреализма.

В условиях «оттепели» московские сюрреалисты устроились уже не в подвалах или бараках, а в месте публичном, кафе «Артистическое» (напротив Малого театра, бастиона эстетического консерватизма). Массу интересных подробностей об этих публичных акциях, удивительно похожих на сюрреалистические суаре, можно узнать из интервью покойного Юрия Соболева, напечатанном в каталоге, изданном по случаю его выставки в ГЦСИ. Судя по воспоминаниям очевидцев, именно в этой среде происходила великая сексуальная революция -- веселый и открытый проискумитет московской богемы был, очевидно, самым веским оружием в противостоянии проклятой действительности. И у Соболева, и у Янкилевского ярко выражена эротическая линия. Только если Соболев корректно остается в рамках индивидуальных переживаний, то Янкилевский в своих «Мутантах» (среди которых есть и незабываемый персонаж с фаллосом вместо носа) доходит до высокой патетики политической порнографии.

Кстати сказать, в той же диссидентской среде тусовались и другие герои своего времени -- валютные спекулянты, которых ловили доблестные филеры КГБ. Все эти славные картины ведь напоминают что-то современное, не правда ли?

И что самое удивительное, всевидящее око власти внутренних диссидентов-сюрреалистов, ведущих подрывную деятельность, как-то не рассмотрело. Более того, для них со временем нашлась и вполне уютная в бытовом смысле ниша -- журнал «Знание», куда пошел работать главным художником Юрий Соболев. Там и кормились, не испытывая особых этических проблем, все его товарищи по кафе «Артистическое». Но самая забавная черта эпохи, что эту крышу художникам предоставили так называемые «физлирики». А попросту говоря -- представители военно-промышленного комплекса, получившие довольно большой вес в советском обществе. Эпоха «холодной войны» была очень веселым времечком, однако. Безупречные позитивисты из суперсекретных институтов предпочитали искусство принципиально метафизическое. Нельзя сказать наверняка, но возможно, что содружество «позитивистов» с «безумцами» оказалось способным предотвратить в ту пору угрозу подлинного безумия -- безумия ядерной войны.