Французский танцовщик Педро Поуэльс захотел выйти на сцену «Умирающим лебедем». Выглядеть кабаретным забавником он при этом не захотел. Потому обряжаться в пачку не стал, вполне хватило нормального белого свитера (по ходу спектакля сброшенного -- обнаружилась белая майка) и обычных белых штанов. Он пригласил восемь женщин-хореографов и предложил каждой из них сочинить на знакомую всем музыку Сен-Санса восемь «лебединых» монологов. Монологи эти составили спектакль CYGN-etc -- у нас название перевели как «Лебе-ди». В понедельник желающие взглянуть на «Лебедей» зрители забили зал «Школы драматического искусства» так, как будто им саму Анну Павлову пообещали воскресить и вывести на сцену.

Ну, балерины, настолько отождествлявшей себя с Лебедем, что завещала похоронить себя в сценическом костюме, на Сретенке конечно же не было -- но спектакль начался с немых кинокадров, где она кружилась и всплескивала руками. Потом, когда на сцене появился танцовщик, на задник-экран стали проецироваться крупно выхваченные фрагменты фотографий: то рука висела в воздухе, то подбородок. Связь какой-либо части пушистого лебединого тела с каким-нибудь конкретным монологом установить не представилось возможным -- по-видимому, выбор был достаточно случаен. То есть черно-белые фото использовались только в качестве декорации.

Каждая из женщин-хореографов рассказала свою историю, воспользовавшись тоскливым лебединым мотивом. Для Анн-Мари Рейно и Одиль Дюбок смерть представлялась процессом освобождения: в первой миниатюре танцовщик, лежащий на земле чуть ли не узлом завязанный, расплетался, поднимался и распрямлял руки; во второй -- тоже из согнутой, собранной позы стремился вверх, пошатываясь, покачиваясь и опускаясь снова. Франсуаз Дюпюи выдала напоследок своему Лебедю жизнь, полную прыжков, хождения по невидимому канату и катания колесом -- смерть отрицалась вообще (когда я здесь -- ее нет, когда она здесь -- нет меня, самый мужественный и беспечный принцип). Вильфрид Пьолле сделала монолог Лебедя монологом артиста -- когда идет «текст смерти», но останавливается, прерывается ради настороженного и тяжкого взгляда в зал -- работает ли? А самая знаменитая из обитающих во Франции сочинительниц танцев, Каролин Карлсон, пренебрегла обычаем, который вот уже почти сто лет (Фокин поставил «Лебедя» для Павловой в 1907 году) казался незыблемым правилом: Лебедь у нее перестал умирать смиренно. Да, балерины по-разному трактовали (читай: переделывали) фокинский текст, кто-то изображал покорность судьбе, кто-то -- несмиряемую гордость. Но всегда эмоции были закрыты; собственно, «Лебедь» -- это не только гимн белому балету, это гимн хорошему воспитанию. Карлсон послала к чертям ситуацию тихой жертвы, ее Лебедь кричит (беззвучно, но рот искажен воплем). Он встает на стул, чтобы докричаться до небес; он сопротивляется -- но руки невидимая сила будто выворачивает в крылья; и уходит он, подняв перед собой стул, будто защищаясь в драке с заведомо более сильным противником.

Показ этого маленького спектакля (завтра он будет и в Петербурге, на сцене клуба «С'танцiя" -- то есть в ДК Первой пятилетки, соседствующем с Мариинкой) -- первый из совместных проектов «Школы драматического искусства» и Французского культурного центра в Москве, где недавно появился новый директор Ив Зоберман. Перед «Лебедями» было объявлено, что ФКЦ и театр Анатолия Васильева «становятся официальными партнерами по показу французской культуры в Москве». Кроме того, Французский центр начинает месяц французского современного танца -- и в эти выходные на сцене «Новой оперы» можно будет увидеть спектакль Клода Брюмашона «Дикие маки» (это уже совместная программа с фестивалем Dance Inversion). То есть «Лебеди» -- это только начало. Но хорошо, что для начала выбрали именно их: виден вкус нового директора к нетривиальным идеям.