Сельское хозяйство, которое традиционно считается тяжкой обузой для государства, постепенно выходит из кризиса. О том, каким образом хронически неблагоприятный сектор становится привлекательным для инвесторов, корреспонденту газеты «Время новостей» Василию ВЕРБИНУ рассказывает руководитель аналитического центра «Агропродовольственная экономика» Евгения СЕРОВА.

-- По данным экспертов, инвестиции в АПК за последние два года резко увеличились. Это действительно так?

-- Совершенно точно. Однако очень трудно говорить о количественных оценках, так как нет ни официальной статистики, ни исследований, потому что феномен совершенно новый. Рост агропродовольственного сектора сегодня становится качественным. Об этом как раз и свидетельствует такой показатель, как рост инвестиций. Идет реструктуризация сектора, но не так, как это обычно у нас бывает -- переименуют колхоз, и все. Это именно реструктуризация бизнеса, которая ведет к росту эффективности. Это залог того, что как только внутренние цены подтянутся к мировым, импорт нас не начнет опять давить. Значит, по крайней мере на внутреннем рынке, мы становимся конкурентоспособными.

В прошлом году начали расти как внутренние инвестиции (в основном те средства, которые вкладывает само сельское хозяйство), так и зарубежные. Вкладывают не только в переработку, в пищевую промышленность, но и вообще в сельское хозяйство. «Пищевка» -- это особый случай. Она сегодня обогнала по инвестициям газ и нефть и сейчас занимает первое место. Но самое интересное, что и в сельском хозяйстве за полгода вложения выросли в три раза. Конечно, это очень маленький рост, но надо четко себе представлять, что такое инвестиции в сельское хозяйство. Например, приехали в Пензу шотландцы, арендовали землю и работают на ней. По масштабу инвестиций это может быть незначительная сумма, но площадь, которую они обрабатывают, объем продукции может быть весомым. Почему раньше везли импортное сырье? Причем везли даже по более высокой цене, чем можно было закупить в России.

-- Возможно, мешала сильная криминализация рынка?

-- Присутствовал здесь и криминальный аспект, безусловно, но главное не в этом. Там, у них, отлаженный рынок: если недопоставили -- заплатили неустойку, поставили не того качества -- заплатили неустойку. А у нас здесь бегай по хозяйствам, собирай сырье. Девальвация же сделала импорт очень уж невыгодным. Это толкнуло переработчиков к вертикальной интеграции -- застолбить свои хозяйства, купить или привязать контрактом. Кстати, в сельском хозяйстве вертикальная интеграция достигается не только покупкой предприятий, как в промышленности, но и жесткой системой контрактов. Шаг вправо, шаг влево -- разрыв соглашения. В рамках этой вертикальной интеграции также пошли инвестиции в сельское хозяйство. Особенность нашей вертикальной интеграции -- переработчики, трейдеры начали заниматься непосредственно обработкой земли, собственно сельским хозяйством. Это также следствие неразвитости рынка сельскохозяйственной продукции.

-- Как приход новых землепользователей сказался на экономической жизни села?

-- Это принципиально другое сельское хозяйство, и мы плохо себе представляем это явление. В таких хозяйствах работают на западной технике, а работать на иностранной технике и собирать менее 30 центров с гектара бессмысленно. Не имеет смысла вкладывать в технику «Джон Дир», если у вас урожайность 15 центнеров с гектара. Кроме того, там трудятся привезенные из города грамотные менеджеры, что очень важно, ведь в сельском хозяйстве советская власть оставила пустыню в смысле антрепренерски активных людей. К тому же эти предприятия не обременены социалкой. Причем под социалкой надо понимать не только социальную и инженерную инфраструктуру, которую надо содержать, но и образ жизни. Обычно председатель не может уволить лишнего человека, это не город. А на новых предприятиях, о которых мы говорим, ничего этого нет. Сегодня у нас обрабатывается таким образом порядка трех миллионов гектаров.

-- Но это все равно всего лишь оазис?

-- Да, из 50--60 млн гектаров зерновых 3 млн -- конечно, мелочь. Но если в среднем мы собираем 15--17 центнеров с гектара, то новые хозяйства дают 30. Причем за два последних года они в два раза увеличили обрабатываемые площади. Если же в ближайшие годы они увеличат еще в четыре раза, то все остальное сельское хозяйство, по крайне мере растениеводство, будет просто не нужно. Сегодня они понесли в сельское хозяйство минеральные удобрения, а завтра начнут заниматься генетикой, потому что 30 центнеров им будет мало.

-- Но ведь все это вызвано необходимостью, а не неожиданным осознанием инвестиционной привлекательности села.

-- Привлекательность, прибыльность и необходимость -- это ведь вещи одного порядка. С точки зрения экономики большой разницы я здесь не вижу. Бесспорно, такая вертикальная интеграция -- это признак неразвитости рынка. Я не знаю, хорошо это или плохо. У меня есть подозрения, что такая интеграция может стать препятствием развитию прозрачного, конкурентного рынка в стране.

-- Российский АПК может стать рыночным? Устоялось мнение, что село -- это последний сектор экономики, куда имеет смысл вкладывать деньги.

-- Нынешний опыт показывает, что деньги вкладывать стоит. Ведь сразу после кризиса большинство экономистов утверждали, что надеяться на инвестиции не следует. Мне все это было непонятно, и я предсказывала рост вложений, по крайней мере в пищевую отрасль.

-- На чем основывался ваш прогноз?

-- Небольшие капиталы остались и после кризиса. Причем это капитал, а не кубышка, и куда этот мелкий капитал мог бы пойти? Естественно, в сектор, где нужны небольшие вложения -- в пищевую отрасль. Тем более что начался процесс импортозамещения, и пищевая промышленность могла начать расти. А раз она начала расти, то ей стала нужна и сырьевая зона, ей нужно гарантировать себя сырьем. Ведь у нас нет ни бирж, ни аукционов. К ноябрю 1998 г. именно это произошло.

С другой стороны, с точки зрения науки сельскохозяйственный кредит -- один из самых рискованных кредитов. Но у нас все работает не по правилам. Я недавно была в восточных землях Германии, в бывшем колхозе. Вместо колхоза у них сейчас создано акционерное общество. Однако когда менеджер берет кредит, он гарантирует его не корпоративным, а собственным имуществом. Почему? Дело в том, что банк не хочет иметь дело с залогом коллективного имущества.

Как кредитование происходит у нас? Дают хозяйству кредит, и если его не возвращают, приезжают братки, забирают машину председателя. Мы это рассматриваем как криминал, и тем не менее если мы сравним наш вариант с германской схемой, то, в общем-то, это то же самое. Экономически, по содержанию. Получается, что, как ни странно, у нас уже наработан механизм, который делает сельхозкредит менее рискованным.