Время новостей
     N°79, 06 мая 2002 Время новостей ИД "Время"   
Время новостей
  //  06.05.2002
Хаос и голос
Евгений Попов удивительно похож на Евгения Попова
В последний раз Евгения Попова бранили несколько эпох назад -- в ходе истерически тупого погрома альманаха «Метрополь». То был закономерный до абсурда (абсурдный до закономерности) финал многолетних литературных мытарств писателя «из города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан»: сетуя на упрямство «славного парня», совращенного модернюгами, и справедливо опасаясь прослыть полной дурехой, советская литературочка отказалась числить Попова «своим». Сей казус весьма способствовал укреплению позиций писателя в новейшие времена. Ныне ругать Попова невозможно. И не потому, что «ветеран борьбы за свободу слова» (хотя, конечно, ветеран). И не потому, что с вошедшим в силу либеральным истеблишментом отлично ладит (хотя ладит). И еще многажды «не потому, что» -- а так, по определению. Ну как не любить Евгения Попова, если он Евгений Попов!

От первых рассказов до опубликованного ныне сочинения «Мастер Хаос. Открытая мультиагентная литературная система с послесловием ученого человека« («Октябрь», №4) прозаик занимался одним -- сталкивал лоб в лоб два «хаоса». Один хаос (злобный) прикидывался «порядком» и навязывал свои «правила» всем и вся; воплощался он в клише газетных статеек, начальственном рыке и прочей идеологической шелухе. Другой же (наша бесшабашная и безбашенная житуха) почитался добрым, домашним и спасительным. В основном потому, что не претендовал на статус «космоса», а поминутно то растерянно, то с гонором заявлял о собственной «хаотичности». Связь меж привычно милым бардаком и звероватой советчиной писатель не то чтобы игнорировал (поди-ка, в здравом уме находясь, не приметь эдакого «слона»!), но... Но и задерживаться на этой каверзе не считал должным. Главное -- свобода! Чтобы не лезли со своими указами и постановлениями, рецептами и декретами, нормативами и уставами. А там разберемся -- мы, может, и «удаки» (любимое словцо Попова), но никак не дураки. Если худо-бедно берег нас родимый бардак от коммунистической шоблы, то и от иного-прочего сбережет. И запируем на просторе!

Вот Попов и пирует. Играет. Фонтанирует. Переходит улицу в тех местах, где раньше ее пересекать категорически запрещалось, а ныне вовсю сияет зеленый свет. Он по-прежнему сталкивает живые, хрипловато трогательные, недоуменно затейливые байки без начала и конца с выписками из старых (и новых) газет. По-прежнему радостно фиксирует всевозможные нелепости. По-прежнему ни во что не ставит всякие там «сюжеты» с «композициями» и уповает на обаяние слога. На голос, слушая который пленяешься чудной статью рассказчика. А вот еще история. Про козлов. И баранов. И коммунистов. И художников. И «город К., стоящий на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан».

Таких историй в новой работе Попова восемнадцать. И каждая из трех частей: фрагмент «как бы сквозного» повествования о господине Безобразове (то ли alter ego автора, то ли синтетический персонаж, олицетворяющий весь постсоветский социум) + собственно байка из жизни автора + цитатный коллаж. В этом хаосе есть своя система: поначалу он приятно взбадривает, ближе к концу томит внутренней однородностью. Нет, «штучные фразы», смешные репризы и характерные портреты распределены по тексту равномерно. И не меньше их в «хаотическом» опусе, чем в прежней прозе Попова. Только ведь и там зачин веселил больше, чем финал. Да, приятно услышать знакомый голос, теплые интонации, излюбленные словечки. Приятно, когда к тебе обращаются по-людски -- без «моралей», жлобского нытья и наглого самолюбования. Не разговор, а райское наслаждение. Вот и приедается, как «Баунти». Ни раздражения, ни досады -- просто вдруг понимаешь, что все сказанное ты уже слышал. Не раз. И даже дослушать готов. (Приятность есть приятность.) Но совсем не обязательно, чтобы прямо сейчас. И какие могут быть обиды у «своего в доску» автора на притормозившего (закемарившего) читателя? Куда спешить в такую жару? Ведь если неожиданно все (а в Хаосе только так), то откуда взяться реальной неожиданности -- смелости художника? Той смелости, что отличает «искусство слова» от самого лучшего в мире кухонного перетрепа. Эта смелость строила (строить не ломать!) лучшие книги Попова, когда он вспоминал, что помимо мутно-уютного хаоса существуют история страны («Душа патриота...») и судьба литературы («Подлинная история «Зеленых музыкантов»).

Присловье «Не учи ученого» совершенно неопровержимо. Писатель свободен. Но и читатель тоже не галерник. Он волен, глянув окрест, заметить: мастеров хаоса и без Попова предостаточно. Впрочем, как сказано в старом анекдоте, Евгения Анатольевича мы любим не только за это.

Андрей НЕМЗЕР