Время новостей
     N°133, 25 июля 2008 Время новостей ИД "Время"   
Время новостей
  //  25.07.2008
Над могилой под дождем
«Гамлет» Томаса Остермайера на Авиньонском фестивале
Постановка «Гамлета» немцем Томасом Остермайером, одной из главных икон нового поколения режиссуры, несколько лет назад уже побывавшего артдиректором Авиньонского фестиваля, -- пик смотра. Спектакль, сделанный берлинским театром «Шаубюне» в копродукции с Авиньоном, играли в гигантском почетном дворе папского дворца, рассчитанном на три тысячи мест, но достать туда билеты было нереально -- я видела, как бился и скандалил журналист, специально приехавший на один день из Страсбурга; ответ был один -- мест нет.

В Москве Остермайер был только однажды: на фестиваль NET он привозил связку из двух постановок: жесткой и одновременно гламурной, резко осовремененной «Норы» и пронзительного, почти натуралистического и бессловесного «Концерта по заявкам». В спектаклях поражала идеальная выстроенность и внятность: режиссер всегда знал, что хочет сказать, его мысль была ясна и проговорена прямо.

Поразительно, что в «Гамлете» Остермайер как будто разом от всего этого отказался; сохранив мастерство сорокалетнего художника, он сделал спектакль эмоционально почти подростковый -- нерасчетливый, рваный, невнятный, расхристанный, с бешеным напором энергии, обиды и даже слез. В интервью режиссер говорил, что хотел, чтобы к концу спектакля принц постепенно терял рассудок от той лжи и лицемерия, которые его окружают, и, вероятно, от этого чем дальше, тем больше спектакль шел вразнос вместе с героем.

Но начинался «Гамлет» внятно и очень сильно -- как рассказ человека, пока еще старающегося сохранить спокойствие. Похороны короля. Маленькая похоронная процессия (в спектакле участвует всего шесть человек), утопая в глине, движется к приготовленной могиле. Пиджачно-галстучные персонажи в серых плащах, Гертруда в облике кинодивы типа Катрин Денев (платиновая блондинка в темных очках на пол-лица), со скорбной томностью опирающаяся на руку бородатого Клавдия. В сценах подобного рода из классических фильмов полагается идти дождю: один из процессии отбегает, чтобы пустить дождь из шланга, остальные открывают черные зонтики. Вот так тут будет и дальше: абсолютная театральная условность и игра со штампами соединяются с полной актерской достоверностью и удивительным образом поддерживают ее.

Придворный бежит к могиле, у которой уже стоит гроб, прикрытый полиэтиленом, ноги разъезжаются в мокрой грязи, гроб заваливается набок, выскальзывают направляющие веревки, и гроб некрасиво рушится в яму вместе с придворным. Тот пытается выбраться, вытолкнуть гроб, сделать все по правилам, суетится, скользит под дождем и снова падает под безучастными взглядами людей с зонтиками. Кто-то из русских зрителей тут вспоминал падение гроба на похоронах Брежнева.

Засыпанная землей могила отца Гамлета так и останется на авансцене, а по земляному полю будут то, подъезжая к зрителям, то, снова уезжая в глубину, двигаться подмостки с длинным столом и занавесом из золотых цепочек. Занавес раздвинулся -- на подмостках свадьба Клавдия и Гертруды. Стройная королева в белом брючном костюме, фате и неизменных темных очках манерничает, ластится к королю и с придыханиями поет что-то по-французски. Клавдий в галстуке-бабочке, взяв в руки микрофон, официально всех благодарит. Грузный, отекший, с фигурой в форме груши Гамлет, неряшливо и жадно ест какую-то дрянь с одноразовой тарелочки.

Драматург Мариус фон Майенбург, давно работающий с Остермайером и уже переписавший для него ибсеновскую «Нору», сделал осовремененную версию «Гамлета» -- грубоватую и упрощенную, но сохранившую структуру оригинала. Ничего не теряется, но от скорости, с которой один герой превращается в другого, а потом в третьего, у зрителей начинает кружиться голова. Сняв парик и очки, дива-Гертруда оказывается тоненькой, юной, любящей Офелией с девчоночьим конским хвостиком. Самоуверенный, глуповатый гансик-Лаэрт оборачивается трусоватым Розенкранцем, пузатый обжора Горацио -- Гильденстерном, а потом и Актером, крошечный самовлюбленный дурак Полоний -- Озриком. Причем в какой-то момент герои даже перестают менять туда-обратно детали костюмов, объясняющие в какой они роли сейчас. Это уже неважно -- все лица, пляшущие вокруг Гамлета, сливаются в сплошную толпу.

Собой остается только Гамлет (Ларс Айдингер) -- обрюзгший, несвежий великан с длинными волосами и ранней лысиной, раздражительный и неприятный. Он без конца валяет дурака: хрюкает, лает и, выбежав в зал, пристает к зрителям. Он кривляется и глумится: то вдруг, изображая ведущего концерта, вскакивает на стол и требует зрителей его поддержать («Е-е-е!» -- с готовностью вопит трехтысячный зал). То вместо ответа на вопрос Клавдия рушится, как подрубленный, лицом прямо в грязь, на могилу отца. То, согласившись участвовать в дуэли с Лаэртом, идет против шпаги с пластмассовой вилочкой, а увидев, что требуется бой всерьез, хватает лопату.

Этот Гамлет не отрывается от глазка видеокамеры, и то, что он видит, крупными расплывающимися картинами проецируется на занавес из колышущихся цепочек. Вот встреча с тенью умершего отца: Гамлет у камеры, а Горацио приподнимает к нему голову Клавдия, после свадебного ужина упавшего лицом в винегрет. И это огромное лицо, все в красных, будто кровавых подтеках, став лицом мертвого короля, говорит с экрана с сыном, то превращаясь в череп, то снова обретая человеческие черты. Вот смерть Офелии: где-то там, на подмостках, почти невидную за звенящими цепочками девушку заворачивают в полиэтилен, а на экране мы видим ее запрокинутое лицо в венке и руки, бьющие в бликующую пленку, будто в поверхность сомкнувшейся над утопленницей воды. Условно все: Гамлет отхлебнул и выплюнул в лицо Клавдию красный сок -- тот течет по лицу узурпатора, означая, что он убит. Даже толщина принца и то оказывается ненастоящей -- изображая в «Мышеловке» королеву, Гамлет в парике, чулках и кружевных трусах, ко всеобщему изумлению, выглядит вполне стройным юношей, но перед тем, как снова влезть в свои широченные брюки на подтяжках, он на глазах у публики надевает комбинезон с театральными «толщинками» и даже просит кого-то застегнуть сзади.

Спектакль, страстный, энергичный, напористый, полон замечательных деталей, но не собирается в связный рассказ. И тем не менее его хочется вспоминать по сценам, распутывать, пробуя, прилаживается ли одно к другому. Бог знает, может быть, когда «Гамлета» будут играть в небольшом берлинском зале театра «Шаубюне» и артистам не потребуется пробиваться к зрителям через стадионные расстояния, все как-то сцепится и соберется. Это имеют шанс проверить омские зрители -- к ним, говорят, «Гамлет» приедет этой осенью. А в Москву осенью нам обещают привезти другой спектакль Остермайера -- «Замужество Марии Браун» по Фассбиндеру придет на фестиваль «Сезон Станиславского».

Дина ГОДЕР, Авиньон--Москва
//  читайте тему  //  Театр