Ивритское слово «шоа», которым называется то, что произошло с евреями в годы второй мировой войны, переводится на русский как «катастрофа». Толковый словарь Эвен-Шошана дает следующее определение: «Полное уничтожение; несчастье, хуже которого не бывает».

После катастрофы все нужно начинать заново, и евреи создали совершенно новое государство. Одна из теорий создания современного Израиля утверждает, что если бы Гитлер не уничтожил шесть миллионов евреев, никакого Израиля не было бы. Звучит парадоксально и категорично, но спорить с этим трудно, потому что основной приток евреев в Палестину составляли до- и послевоенные беженцы от нацизма. Идеологи сионизма, романтики и авантюристы, такие, как Зеэв (Владимир) Жаботинский, были в меньшинстве. Народные же массы перебирались в Палестину не от хорошей жизни. Как работает эта схема, можно наблюдать сегодня на примере еврейской эмиграции из бывшего Союза. А в последние месяцы резко выросла алия (эмиграция в Израиль) из Аргентины.

Отношение к Катастрофе в израильском обществе настолько неоднозначное, сложное и динамичное, что давать какие-то дефиниции совершенно немыслимо. Можно лишь, меняя угол зрения, наблюдать отражения Катастрофы в общественном сознании и в сознании отдельно взятых думающих людей.

Хрестоматийный взгляд на Катастрофу очень прост: нацисты -- палачи, евреи -- жертвы. То, что с нами случилось, не должно повториться. Чтобы это не повторилось, нам необходимо сильное, милитаризированное государство. Эта позиция называется «весь мир против нас» и на политической сцене Израиля обслуживает идеологию правых и ультраправых. Она до сих пор популярна в силу своей восхитительной примитивности, предпочитающей видеть зло снаружи, а не внутри. Но даже среди политических прагматиков можно найти совсем другое видение. Израильский политик Йоси Бейлин в книге «Смерть американского дядюшки» предъявляет претензии отцам-основателям, которые отвергли британский план создания еврейского государства в Уганде и обрекли таким образом европейских евреев на гибель.

В Израиле до сих пор иногда можно услышать, что выжившие в Катастрофу не самый лучший человеческий материал. Лучшие погибли, потому что не могли смириться. Тех, кто выжил и сумел добраться после войны до Палестины, местные евреи, сабры, не понимали и не любили. Сабры, эта новая выведенная сионизмом порода гордых, сильных и свободолюбивых евреев, считала позорным поведение евреев европейских, позволивших, словно скот, вести себя на бойню. В педагогических целях музей «Яд-ва-Шем» назван не просто музей Катастрофы, но -- музей Катастрофы и героизма, хотя массовое сопротивление было оказано только в Варшавском гетто.

Йешув (еврейское поселение в Палестине в догосударственный период) предпринял символическую попытку помочь гибнущим братьям. Были подготовлены сорок парашютистов для заброски на оккупированные немцами территории Восточной Европы, где они должны были налаживать связи с местными евреями и организовывать восстания. Накануне операции в киббуц, где они проходили подготовку, приехали Бен-Гурион и Голда Меир. Бен-Гурион произнес пламенную речь на сорок минут. Голда молчала. Потом расплакалась. Она прекрасно понимала, что эти мальчики и девочки -- смертники. Почти все они были схвачены и казнены.

Катастрофа обслуживает идеологию не только правых, но и левых. Они утверждают, что не имеют права поступать с арабами так, как с ними поступили нацисты. У палестинских арабов, которые в том, что касается национально-освободительной борьбы, во многом копируют сионистов, есть своя Катастрофа. Она называется «накба». Речь идет о беженцах 1948 года, когда в ходе войны евреев за независимость из Палестины изгнали миллион с лишним арабов. Они и их потомки до сих пор живут преимущественно в лагерях беженцев в Сирии, Иордании, Газе, Иудее и Самарии и являют собой одно из неразрешимых препятствий на пути улаживания арабо-израильского конфликта: они хотели бы вернуться в свои дома в Хайфе, Яффо, Иерусалиме, что совершенно неприемлемо для Израиля.

Сочувственное отношение к арабам среди израильских левых породило не очень массовое, но заметное общественное движение отказа служить на оккупированных территориях. «Отказника» сажают в военную тюрьму на 26 дней, после чего, как правило, на территории больше не посылают. Вообще, несмотря на сильную милитаризованность и постоянную боевую напряженность, израильское общество сохраняет довольно высокую моральную чувствительность. Мирные переговоры с палестинцами начались в 1993 году во многом благодаря общественной дискуссии, в которой раздавалось все больше голосов протеста против необходимости выполнять жандармские функции на территориях. Травма, оставшаяся в народе после Катастрофы, сыграла и продолжает играть тут не последнюю роль.

Эта травма является по сути уже коллективным бессознательным. Мне неизвестна статистика или конкретные исследования на эту тему, но такое впечатление, что каждому израильскому еврею снится время от времени кошмарный сон на тему Катастрофы. С этим общим кошмаром каждый справляется по-своему.

Иногда на помощь приходит юмор. Первые чернушные анекдоты придумывались в киббуце «Лохамей а-гетаот», созданном как раз теми, кто пережил Катастрофу. Анекдоты придумывали их дети -- нормальная защитная реакция на этот непроходимый ужас. Некоторое представление о том, как страшно и смешно осмысливается Катастрофа сегодня в жанре сатиры и юмора, можно получить из скетча «Камерного квинтета» -- блестящей и скандальной команды, для которой писали лучшие перья страны и чью телепрограмму на протяжении двух лет неоднократно пытались запретить.

Итак, клиент заходит в бюро путешествий. Агент (бесподобная, сюрреалистическая Керен Мор) разговаривает по телефону.

Агент: Мы можем предложить вам поездку на конец недели: три концлагеря и шопинг... Или вы можете взять поездку на всю неделю. Это включает Освенцим и все остальные лагеря плюс шопинг... Что? Мало времени? В таком случае вы можете взять двухдневный тур в середине недели. Он включает пять лагерей, но без шопинга... Да, конечно. Выбирайте и приходите.

(Кладет трубку, поворачивается к клиенту, на котором нет лица).

Клиент: Это...

Агент: Что? Дорого?

Клиент: Нет.. Это...

Агент: Что? Слишком мало?

Клиент: Да нет... Это... Это ужасно!

Агент (с неподдельным удивлением): Но ведь это и было ужасно!