Время новостей
     N°8, 18 января 2002 Время новостей ИД "Время"   
Время новостей
  //  18.01.2002
Об актуальности
Во избежание двусмысленности сразу оговорюсь: к открытию выставки по случаю юбилея ММВБ в Новом Манеже отношусь положительно. Подобных выставок должно быть несколько в год. И если их упрямо не желают устраивать музеи -- честь и хвала людям, обладающим не только капиталом, но и веберовским пониманием его роли. Тут можно только посетовать, что они не справляют юбилеев по два-три раза в году.

По поводу кулуарных возражений. То, что отбор произведений проводила галеристка (лицо, по определению заинтересованное в продвижении своих художников), отвожу как неизбежность местного порядка вещей. В цивилизованном мире репрезентативным показом занимался бы независимый куратор, далекий от подозрений в сговоре и лоббировании. Но поскольку ММВБ корпоративной коллекции не собирает, показ художников только трех (хотя и самых влиятельных) галерей можно рассматривать как своего рода "художественную акцию".

После этих оговорок уместно прокомментировать явленное по поводу выставки повсеместное ликование. Не пора ли охладить пыл? Оформление фойе с показом мод и дегустацией вин -- все-таки не музейная выставка. В свою очередь и благосклонность к живописи -- еще не сдвиг в молве тусовки о действительном месте художника-живописца в современной мировой культуре. Точно так же, как продажа картин без одного или двух нулей, неизменно присутствующих в ценниках западных галерей. Если в течение десяти лет газетные критики самоутверждались на уничижении местного искусства, если "эксперты" составляли "коллекции", за которые нельзя было вернуть и гроша, стоит ли восторгаться возможным появлением возможных коллекционеров? Искусство на рынке ничего общего не имеет с рынком искусства. Так же, как болтовня об искусстве -- с работой над понятийным инструментарием языка истолкования.

К прояснению такого рода несходств и смещений, очевидно, и должна сводиться задача критического комментария. А поскольку речь идет о выставке современной живописи, о некоторых из таких смещений следует сказать подробнее.

Прежде всего о выборе художественного символа. То бишь об актуальности. Вообразите, если б руководство ММВБ решилось одарить москвичей чем-то неслыханным: ну, скажем, устроить концертное выступление знаменитой Анне Софие Муттер или восхитительной Анне Софие фон Оттер, либо пригласить Яна Гарбарека, либо показать спектакль Боба Уилсона, либо оплатить недоступные музеям страховки и выставить что-нибудь легендарное из музейных залов Брюсселя, Амстердама или хотя бы Дрездена. Что было бы на пригласительных билетах и подарочных сумках? Ясное дело: все что угодно, кроме актуальности -- нашего исконного достояния.

Такого рода соблазнам Биржа не поддалась. Она решительно повернулась лицом к отечественному производителю. Представила на пятидневное обозрение искусство двадцати местных живописцев, произведения которых в тех или иных сочетаниях столичный зритель не раз видел в галереях или хранилище "Общества коллекционеров современного искусства" (таково, оказывается, официальное название тому, что прежде именовалось "Коллекцией современного искусства музея Царицыно"). В мире символов у Биржи все на месте: баланс открытости к эксперименту и консервативности, внимание к новизне в паре со стабильностью. Все в духе времени. Именно такой смысл и вкладывается в слово "актуальность" гендиректором биржевиков: "Актуальность биржевой деятельности соединилась с актуальной живописью". Отсюда и новая периодизация художественного процесса: 1992--2002. День в день.

Эпитет "актуальное" биржевики заимствовали из жаргона художественной среды. И напрасно. Слово бессодержательное. Актуальными бывают проблемы, тенденции, задачи, но не живопись десятилетия. Актуальность не данность, но заданность. Английский перевод названия точнее: "современная русская живопись". В теоретическом же обосновании актуальности все шатко: речь, оказывается, идет об "особом состоянии художественной практики, основанной на расширении языковых границ и использовании достижений предыдущих этапов развития искусства". Если б не подпорка из слова "концепция" (в нашем случае "цельное высказывание", в инсталляционных формах которого будто бы мыслит актуальный живописец), определение точь-в-точь из арсенала академического соцреализма. Там тоже учили об использовании достижений, не забывая, впрочем, о цельности высказывания.

Не помогает и другая подпорка: разделение искусства на новое (modern art) и современное (contemporary art). В западном мире разделение это условно. Существует немало музеев и книг, в которых modern art представлен сплошняком: от импрессионистов до наших дней. Если различие между новым и современным искусством и проводится, то всякий раз по признакам хронологическим, а не стилистическим. Новое искусство -- искусство, обязанное разрыву с традициями XIX века, -- включает в себя авангард и обычно ограничивается довоенным периодом. Современное или новейшее обязано опыту последних десятилетий, не порывающему с неоавангардом конца 50-х, с неодадаизмом всех изводов и Марселем Дюшаном.

В Москве настаивают на стилистических различиях. Здесь больше думают о разрывах, чем о преемстве. Даже авторы каталога полагают, будто художники-модернисты это те, кто по сей день работает в рамках устоявшегося стиля, тогда как художники "актуальные" экспериментируют над стилями.

Все это, конечно, из области местных фантазий. К примеру, Пикассо экспериментировал над стилями куда больше, нежели Дюшан, однако это не дает ему никаких прав на выход из московского гетто "модернизма". При этом теория может находиться в прямом противоречии с очевидным. Так, любой непредвзятый зритель, побывавший на выставке, согласится: подавляющее большинство московских художников работает в рамках устоявшегося стиля. Как общего, так и собственного, узнаваемого с первого взгляда (ничего похожего на опыт Герхардта Рихтера!). И этот общий стиль -- следует пояснить такому зрителю -- имеет не только двадцатилетнюю историю, но и устоявшееся название. В западной традиции он уже давно именуется "китч-артом". Ему посвящены исследования, книги, альбомы, выставки.

Почему-то имена художников китч-арта известны отечественному любителю искусства куда больше, нежели искусствоведческое название направления. Тут и американские, и европейские художники, такие, например, как Джефф Кунс, Синди Шерман, Хаим Стейнбах, Кит Херинг, Милан Кунц, Пьер и Жилль, Ясумаса Моримура, Уильям Вегман. Наши постсоцартистские Комар и Миламид, А. Косолапов и Л. Соков из того же ряда.

Китч-арт -- это не производство китча, но работа художника со всем тем, что в массовой культуре стало синонимом возвышенного, красивого, идиллического, сентиментального, ужасного, мистического, духовного. Тут цветут эдемские сады, человек блаженствует рядом с животными, картины украшены декоративным орнаментом, сверкают золотом, барокко соседствует с персонажами комиксов, рекламы, фильмов и т.д. В этом смысле китч-арт является прямым наследником поп-арта (прежде всего Энди Уорхола) и имеет много общего с его иронической идеологией, разрушившей иерархию предметов и контекстов. В чем такая общность состоит и что молодые московские живописцы унаследовали от художников старшего поколения, прошедших школу поп-арта и концептуализма, можно видеть на примере искусства Чуйкова, Файбисовича и Макаревича, сохранивших зрителю зоны переходов от прошлых стилей к новому.

Стилистика московского китч-арта многое проясняет в юбилейном влечении к нему Валютной биржи: умножение капитала соприродно тиражированию. Поэтому такая абстракция, как "совокупный биржевой оборот в 1 триллион долларов", для меня, например, лучше всего представима именно на выставке "актуальной русской живописи".

Евгений БАРАБАНОВ