В издательстве «Артист. Режиссер. Театр» вышел двухтомник «Театр в русской поэзии». Он, разумеется, включает в себя не все стихотворения отечественных сочинителей, посвященные театру, -- у Марии Хализевой, осуществившей этот проект, и цели такой не было. Она собирала двухтомник (первая книга -- от Сумарокова до Апухтина и вторая -- от Вячеслава Иванова до Бродского) по принципу скорее театральному, чем литературоведческому: были взяты стихотворения, обладающие «неким сюжетом, связанным с драмой, оперой, балетом или с заметным театральным событием». В идеале, как мне кажется, книга должна была стать чередой блестящих очерков, посвященных людям театра, и уважаемая поэзия должна была быть не главным действующим лицом спектакля, но светом, искусно направленным на работающих на сцене людей.

Но для такого поворота Марии Хализевой не хватило дерзости -- умная выучка исследователя, добросовестность архивиста притормозили возможную яркую игру с сюжетом (то, насколько она возможна, демонстрирует вступительная статья профессора Вадима Гаевского, где поэзия мгновенно становится сценой, а сцена отважна как поэзия). Хализева очень старается изложить выбранный сюжет подробно, ничего не упустить, не позабыть к тому же сказать несколько слов и о том, чем вообще были герои конкретного очерка в русской литературе и в русском театре, и в результате интонация становится несколько похожей на интонацию учебника. Но, может быть, так и задумывалось? Как учебник-хрестоматия, допустим, для студентов актерских факультетов. Тоже полезное дело.

Любопытствующий читатель может мимоходом узнать из книги, как праздновали юбилей Щепкина, как ерничал князь Шаховской, умоляя дурного, на его взгляд, актера отказаться от роли, и какое впечатление произвела на европейцев одна из первых в новом времени японских драматических актрис Сада-Якко. Но лучше ему все же не останавливаться на занятных деталях, не задумываться о них, а взять и прочитать два тома подряд, как можно быстрее. Тогда возникнет эффект книжки с рисованными фигурками, старинного развлечения -- когда при перелистывании страниц человечки начинают двигаться. И вот так в воображении читателя затанцует разговаривающая о театре поэзия -- сначала размеренно и чинно, с торжественным заламыванием рук, как у Сумарокова, затем вдруг с острыми коленцами театральных эпиграмм, снова возвращаясь к возвышенным па Бальмонта и заканчивая надменной вариацией Бродского. Эффект, конечно, скорее кинематографический, чем театральный, но впечатление будет нескучное.