Время новостей
     N°140, 04 августа 2005 Время новостей ИД "Время"   
Время новостей
  //  04.08.2005
Простые арифметические действа
Чеховский фестиваль как зеркало театральной реформации
Упражнения на вычитание

Из двадцати четырех спектаклей, составлявших Мировую серию (т.е. основную программу) VI Международного фестиваля им. А.П. Чехова, «драматическими» можно было назвать четырнадцать. В Экспериментальной и Молодежной программе -- восемь из девяти. Статистика свидетельствует, что фестиваль, возглавляемый Валерием Шадриным, остается фестивалем драматического театра par excellence. Она, как всегда, врет.

Чеховский фестиваль всегда жил тем, что показывал нечто важное и незнакомое: он открывал окна в большой мир и обучал чужим театральным языкам. Усваивались они с трудом (про спектакли Штайна говорили: «Это неправильный Чехов!»; про спектакли Уилсона и Марталера: «Это вообще черт знает что!»), но Шадрин так-таки приучил широкую публику радоваться непривычному театру. Он отладил связь театральной России со всем остальным миром. Памятник не памятник, а Госпремию или какой-никакой орден за это ему дать бы полагалось.

Так было прежде. На VI Чеховском фестивале ситуация изменилась: все важное в драматическом театре оказалось более или менее знакомым; все незнакомое -- не очень важным. Единственное исключение и главный хит фестиваля, «Шум времени» Саймона Макберни («Это настоящая поэма о Шостаковиче, ее обязательно надо показать в России», -- говорил в апреле Валерий Шадрин), по моему убеждению, к драмтеатру не относится, но об этом мы поговорим напоследок. Или вообще в другой раз.

Начнем же с того, что из двадцати двух драматических спектаклей семь поставлено российскими режиссерами (три в Мировой серии, четыре в Экспериментальной). Такого не бывало никогда. Почему «окно в мир» почти на треть заросло амальгамой и превратилось в зеркало, я не знаю: скорей всего из-за нехватки денег, и это лучший из возможных вариантов. В худшем из них придется предположить, что у скаутов Чеховского фестиваля замылился глаз и притупился вкус. Что они в отличие от публики пресытились традиционным театром как таковым. Театральная Европа слишком хорошо им знакома; все в ней либо чересчур дорого, либо чересчур пресно. Хочется чего-нибудь остренького -- бразильского, что ли.

Узнать, что в Бразилии существует небезынтересный драматический театр («А скажите, месье, в России у вас что, тоже есть резина?» -- изумлялся безымянный пассажир в «Новом Жюль Верне» Бродского), было очень приятно. При этом, сознавая полное неприличие своего европоцентризма, не могу не сознаться: все четыре бразильских спектакля («Лунарио перпетуо» чудного кабаретьера Нобреги -- это все-таки спектакль, а не концерт) я бы радостно променял на еще одну встречу с Остермайером, Лангхофом или Яжиной. Если мало, прибавил бы все, что поставлено соотечественниками, кроме фоменковского «Леса» в «Комеди Франсез»: самого консервативного, самого необходимого из спектаклей VI Чеховского фестиваля.

Исключим из разговора спектакли Театра Но (Театральная компания «Ногакуза»): семь веков назад он застыл в своем непреложном совершенстве, и да благословит его за это Амида-буцу. Встречи с великим искусством Но упоительны; его красота и правильность очевидны; его законы и смысл, увы, остаются за пределами европоцентристского (во всяком случае моего) понимания. Я не могу объяснить, почему спектакль «Киецунэ» нравится мне больше, чем спектакль «Аонноуэ», а это значит, что на дальнейшие рассуждения у меня попросту нет права. Исключим также из разговора умный и импозантный, но все же мелкокалиберный спектакль Марселя Бозонне «Принцесса Клевская». Что останется в афише Мировой серии?

Всего четыре спектакля. «Эраритжаритжака» Хайнера Геббельса, «Шум времени» Саймона Макберни, «Иванов» Тадаси Судзуки, «Три сестры» Деклана Доннеллана: копродукция Фестиваля им. Чехова, театров «Ле Жемо» и «Ла Филатюр» (Франция) в сотрудничестве с театром «Чик бай Джаул» (Англия). К слову, на будущее я бы рекомендовал редакторам фестивальных буклетов писать «коопродукция». Принятое буквосочетание выглядит нехорошо. Пусть «Три сестры» далеко не лучший спектакль Доннеллана, но все-таки это не полное «копро».

Упражнения на делени

Неприятной неожиданностью оказалось то, что на VI Чеховском фестивале Доннеллан и Судзуки -- замечательные, всемирно прославленные и очень любимые в России режиссеры -- потерпели поражение. Они проиграли лишь самим себе, но все-таки проиграли. «Иванов» при всем блеске простых постановочных решений оказался на порядок слабее позапрошлогоднего «Сирано де Бержерака». Поняв историю Иванова как историю неудавшегося житейского подвига (брак с Саррой, по понятиям Судзуки, является героическим деянием, превысившим силы героя), режиссер распихал всех остальных персонажей по плетеным корзинам и озаботил лишь соблюдением ритмического рисунка. В этом эпизоде быстро двигайтесь по диагонали, а в этом по горизонтали, с синкопами, и т.д. Получилось не то чтобы плохо; получилось плоско. Для Расина это не очень страшно, для Чехова -- очень.

Единственное, чем для меня дорог «Иванов» Судзуки: он как-то изнутри объяснил, почему японцы так долго не могли понять идею линейной перспективы, гениальное изобретение живописцев Раннего Возрождения. Они (свидетельством могут служить японские мультики) и сейчас ее недолюбливают. Европа млеет с конца XIX века: ах, Хокусай, Утамаро, танка, хокку, Акутагава, Акунин... Япония держит ушки на макушке, и с этим ее можно лишь поздравить. Как сказал один перс английскому филологу: «Вы переводите наших классиков, а мы ваших -- не хотим. Разве неясно, чья культура выше?»

В «Трех сестрах» Доннеллана -- другая, горшая беда: в спектакле не наладилось движение живого времени, точнее сказать, времен года. Яркий, умный, чрезвычайно искусный режиссер обналичил в этой «копродукции» свой главный порок: равнодушие к природе, доходящее до отвращения.

Чехову, как никому из драматургов, важны отношения человека с окружающей средой, с пейзажем, с круговоротом безличной естественной жизни; в «Трех сестрах» они важнее всего прочего. Каждое время года -- весна, зима, осень (соответственно 1-е, 2-е, 4-е действие) -- дышит по-особому и задает свой тон всему происходящему с людьми. Если в 3-м действии не почувствовать удушливой летней жары -- тогда ни к чему и пожар в городе, и катастрофическое объяснение Андрея Прозорова с сестрами, и даже мнимая Москва ни к чему: действительно, что мешает этим трем дурындам наконец встряхнуться и взять собраться решиться отважиться сходить купить железнодорожные билеты в землю обетованную? Ничто не мешает. Если не считать весны, зимы, лета и осени.

Доннеллан просчитался, применив к «Трем сестрам» свой всегдашний алгоритм: его стратегия игры в безвоздушном, геометрически расчисленном пространстве на этот раз сработать не могла. Лучше всего в его спектакле удались персонажи, наименее симпатичные Чехову: Наташа и Соленый (Виктория Толстоганова, Андрей Мерзликин) -- люди, для которых пейзаж ничего не значит. «И тут везде я велю понасажать цветочков, цветочков, и будет запах...». Наташины цветочки разрослись; мы собираем ягодки.

Я не ругаюсь, я скорблю: один из лучших режиссеров нынешнего времени поставил пьесу Чехова самым куцым образом -- чего же ждать от мастеров второго разряда? Возможно, стоит ждать большей любви к тексту, чем к самому себе, единственному и благоуханному. Возможно, в ближайшем времени ждать не стоит ничего.

VI Чеховский фестиваль, если мы сочтем его репрезентативным, позволяет говорить о наступлении всемирного театрального кризиса. Даже не кризиса, а безнадежного ледникового периода, общего вымирания; недаром умная и блестящая Марина Давыдова дала своей недавно вышедшей книге название «Конец театральной эпохи». Фестиваль проиллюстрировал ее пролегомены самым лучшим образом. Гранды мировой сцены скисают на глазах; в некогда великих театральных державах (Италия, Польша), судя по афише, ничего существенного не происходит; деградация отечественного театра несомненна, и то ли еще будет впереди, когда в действие вступит злокачественная театральная реформа. Все вроде бы так, только я пока воздержусь открывать кингстоны.

Во-первых, я не верю в репрезентативность афиши. Предпочитаю думать, что шадринские скауты оставили без внимания то, чего не хотели заметить в силу собственных театральных убеждений. Дело известное: человек сначала придумывает себе позицию и лишь потом подбирает аргументацию; в жизни так бывает нередко, в искусстве -- всегда. У меня есть смутное подозрение, что афиша нынешнего фестиваля составлялась именно под знаком «конца театральной эпохи»; поверить же в то, что ни одна собака в мире больше не умеет качественно осваивать традицию психологического реализма и насыщать ее новой жизнью -- нет, это у меня не получается. В конце концов, «Нору» и «Концерт по заявкам» Томаса Остермайера мы видели всего лишь восемь месяцев назад: он что, один такой остался?

Во-вторых, я полагаю, что театр -- штука жизнеупорная и никакие кризисы ему не страшны. Важно только разобраться, чем театр отличается от не-театра, найти границу и разницу между той же «Эраритжаритжакой» Хайнера Геббельса и «Шумом времени» Саймона Макберни -- превосходным, безупречным, но не имеющим никакого отношения к театру. Вкратце и, пожалуй, с излишней запальчивостью я об этом уже писал («Четыре на четыре», "Время новостей" от 11 июля); чувствую, что надо бы изъясниться подробнее и исправить собственные огрехи.

Сейчас вряд ли получится: тема требует отдельного разговора. Пока что я пробую на вкус заголовок: «СОВРЕМЕННОЕ ПОКАЗАТЕЛЬНОЕ («показное»? «показывательное»? -- в общем, какое-то такое) ИСКУССТВО». Которое, на мой взгляд, отличается от «театра» примерно так же, как «современное изобразительное искусство», пренебрегающее холстом и красками, отличается от «живописи».

Александр СОКОЛЯНСКИЙ
//  читайте тему  //  Театр