Композиция, выставленная в экспериментальном, 63-м зале ГТГ на Крымском валу, называется «Видение Каспару Давиду Фридриху русского Тибета». Основным материалом инсталляции является тыща газетных листов. Но не тех, что продаются в киосках, а тех, что видят лишь служащие типографского цеха. Это еще не тираж, а подготовительный материал: одна сторона листа пустая, обратная -- страница нового номера. Газетный полуфабрикат живописно свален на полу коридора. Отдельные стопки подвешены к стенам. Если войдешь в коридор, видишь приятный кунштюк, le trompe-l'oeil, обман зрения. Газеты превращаются в какую-то подвижную органическую субстанцию. Напряги воображение и представь, что перед тобой картина в раме с заснеженными горными вершинами, между которыми стонут и плачут океанические волны. Над вершинами (пачками, что «ползут» по стенам) нарисовано гигантское око. Черным по белому. В зрак воткнулась красная булавка. При желании ассоциируется с солнечным диском и озаряющим око лучом.

Дистанция, с которой требуется смотреть инсталляцию, определена самим Д.А. Территория искусства отделена от территории зрителей музейным заграждением с канатцами между фигурных стоек. В «сакральной» зоне спинкой к канатцам стоит скамейка для медитаций. Так что позиция и точка зрения наблюдателя фиксируется Д.А. жестко, по всем правилам построения перспективного конуса классической живописи (теоретик ренессансного искусства Альберти определял картину как плоское сечение зрительной пирамиды).

Почему живопись Фридриха? Почему газеты? Почему русский Тибет? Только на первый взгляд сопряжение этих сущностей кажется диким. Высоко ценимый Гете и Жуковским немецкий художник Каспар Давид Фридрих одним из первых предложил радикально субъективистскую концепцию пейзажа. Под влиянием идей пантеизма он выработал свой собственный метод изображения, который с большой оговоркой можно назвать «минималистским». Минимум предметов. Максимум пространства, в котором каждая попавшая в поле зрения деталь (засохший ствол дерева, силуэт горы, валун, семейство сов) раскрывает свой потусторонний, «нездешний» смысл. По мнению немецких исследователей творчества Фридриха, «в выборе пейзажных тем для художника большое значение имело... религиозное толкование проблемы смерти». В своих пейзажах Фридрих нередко делит пространство картины на две части: «зону бытия» (профанное) и «зону надежды» (сакральное). Профанное символизируют печальные эмблемы бренности: засохшее дерево, могильная плита, «ночной вран». Сакральное -- свет, небо, а также часто присутствующий в пейзажах Фридриха Крест Спасения.

Зная драматургию творчества дрезденского живописца, легче понять и по достоинству оценить придуманный Д.А. Приговым изящный пастиш. Пейзаж из газет под гигантским просветленным оком -- вариацию на ту же романтическую идею. Газеты -- современный символ суетности, эфемерности. Пригов говорит, что в начале каждого дня газета является объектом страстного желания, а через несколько минут, прочитанная, становится обыкновенным мусором. В то же время эти эфемерные, хрупкие бумажные тельца «подвигают человека на безумные поступки, бунты и революции». Очень романтическая экспликация! Все суета сует и суетная тщетность.

Художник считает, что «газеты опавшие обнажают белые и бескачественные стены бытия», за которым с ослепительных, недостижимых земному разумению вершин наблюдает Всевидящее Око. Понятно, что тибетские медитативные практики в такой конфигурации оказываются очень даже при чем. Из динамиков на лавочке для созерцателя раздается одинокий протяжный стон -- Д.А. Пригов по-тибетски читает начало поэмы А.С. Пушкина «Евгений Онегин»: «М-м-м-м-м-м-мо-о-о-о-о-о...» и т.д.

И в этот момент понимаешь, что подлинной рамой, сквозь которую Пригов смотрит на Фридриха, является спасительная, поднятая на щит романтиками ирония. И культура Фридриха, и культура Пригова граничат с тем, что определяется словами «банальность», «трюизм». Раньше территория, на которой высокие смыслы романтического пейзажа тиражировались до неприличия, становясь частью дизайна спальни бюргера, именовалась «бидермайером», теперь путь регрессии от инсталляций Пригова до дизайна ночных клубов a la Тибет именуется «попсой». Разоблачая медиальный мусор, Д.А. Пригов хитро подмигивает нам: «Смотрите же, я и не скрываю, что мое разоблачение тот же идеологический штамп, что и другие медиальные конструкты. И мудрый глаз всего лишь корявое граффити на стене». В такой двойной пародии-фальсификации вдруг отчетливо ощутимы изначальная искренность, принципиальность и честность позиции художника. Они присутствуют, например, и в пародийном стихотворении ценившего Фридриха Гете. Стихотворение называется Vanitas! Vanitatum vanitas! («Суета! Суета сует!»). Там есть такие строки: «Я сделал ставку на ничто, // Гей-го! // Кто в счастье равен мне? Никто!// Гей-го!// Так чокнемся вновь и вновь нальем, // Товарищ, стаканы добрым вином, // И выпьем, и споем!» (перевод А. Глобы). Ирония открывает дверь в бесконечность, потому повод для счастья действительно имеется.